Роман одной ночи - страница 4

Меньше всего я люблю женские слезы. Я боюсь женщин и детей, потому что они любят и умеют плакать. Детей боюсь меньше, потому что их легче успокоить. Но женщины, их сложно вернуть в нормальное спокойное состояние.

Надо что-то сделать, не дать ей заплакать. Надо вытянуть ее из тех воспоминаний. Но что я могу сделать, если не могу произнести ни слова.

В следующее мгновение я встал со стула, подошел вплотную к гостье и обнял ее. Вы когда-нибудь обнимали лед? Я тоже не обнимал, но я уверен, что ощущения при этом похожи с теми, что я почувствовал в тот момент. У нее были приятные духи. Пахло чем-то сладким, знакомым с детства.

На мое удивление, девушка не отстранилась от меня. Напротив, она уткнулась лицом в мою грудь и зарыдала. Ее слезы были на удивление горячими.

Ее слезы обжигали меня.

Такая сильная, амбициозная и самоуверенная в минуты нашего знакомства, эта девушка в черном, как ночь, платье, теперь навзрыд плакала, прижавшись ко мне.

А мне было ее жаль. Кем бы она ни была.

Плакала она еще долго. Но счет времени уже не имел для меня значения.

Я не помню, как она успокоилась, как перестала плакать и как я сел обратно на свой стул. Я не помню, как она начала снова улыбаться, сжигая меня ледяными глазами. Я не помню, с чего она начала следующий рассказ, да и начинала ли она его? Я пропустил, казалось, целую вечность, летая над миром и посыпая его белыми перьями из своих крыльев. Была зима, я смотрел вниз и видел, как дети радуются, ловя мои перья, как они закидывают ими друг друга, и как строят из них фигурки животных. Я был ангелом. Я был счастлив и легок, меня не тянули вниз обязанности и проблемы. Я был ангелом. Я был свободен и я улыбался всему миру.

А потом я вернулся в свою квартиру. Вернулся к холодному взгляду и этой улыбке. Она сидела напротив меня, снова положив ногу на ногу. Грациозная и властная как львица. Я так жалок на ее фоне. Я так никчемен.

– Я любила его. Он любил меня, – говорила она, смотря мне в глаза.

Она продолжила:

– А она его увела. Она оставила его себе. Потому что он ей тоже нравился. Я ненавижу мою сестру.

Глаза ее горели злым ледяным пламенем.

– А после этого меня больше никто не любил. Единственное, что питают ко мне окружающие, – страх, да ненависть. Я забираю их родных, я забираю их друзей. Лишаю их семьи, а порой и потомства. Я не люблю менять тела детям. Но порой это необходимо. Не все тела идеальны, и, как на любом производстве, встречается брак. Я сую души людей в заранее испорченные тела, а после пытаюсь исправить свои ошибки. А все вокруг плачут, что дети умирают.

Она отпила несколько глотков чаю и продолжила:

– Я ведь не желаю никому зла. Я ничем не хуже моей сестрицы. Жизни. Нет. Я лучше ее. Гораздо лучше. Меня волнуют чувства людей, ей же все равно. Она так высокомерна и заносчива. Так глупа и так самоуверенна. Ее корона блестит на солнце, и все ее восхваляют. Люди культивируют ее существо. Люди массово повторяют «Любите Жизнь», « Мы любим Жизнь», «Жизнь прекрасна». О жизни пишут стихи и романы. А о Смерти пишут только как о худшей из бед. Меня сопровождают слезы и горе, а мою сестрицу, мою старшую красавицу сестрицу, смех, улыбки и счастье.

– Все свое существование, – продолжила она, после небольшой паузы, – меня боятся и меня умоляют не приходить. Знаешь, каково это? Я люблю людей не меньше Жизни. Но меня никто никогда не позовет. Я совокупность всех людских бед и несчастий.