Это была Липа – она, оказывается, все это время очень внимательно слушала Митю, в стороне от веселящейся на поляне молодежи.
– Вы слышали о большевиках, Алиханов? – серьезно спросила она.
– Что? А, да… – немного растерялся он.
– И о Ленине?
– О ком? В общем, да… – зачем-то соврал Митя, хотя ни о каком Ленине знать не знал.
И вот именно с этих пор Олимпиада стала выделять Митю. Они ходили вместе, говорила в основном она – серьезно, много, несколько туманно. До тех пор, пока он не поцеловал ее на заднем дворе. Просто не смог удержаться – так хороша она была, такая юная и яркая.
Олимпиада не обиделась, как следовало ожидать, а совсем даже наоборот – всхлипнув, ответила на его поцелуй, и до конца лета они только тем и занимались, что бегали по задворкам, среди лопухов и крапивы, и целовались – исступленно, до головокружения.
Весь год Митя думал об этой девушке, но когда приехал на дачу следующим летом, то обнаружил возле Липы странного субъекта в косоворотке и высоких сапогах, который своим видом страшно эпатировал добрейшую Анну Леонидовну. Немного утешало ее то, что новый знакомый был из дворян.
– Ладно уж, пусть приходит… – как-то взмахнула она пухлыми ручками, устав совестить дочь. – Я ведь что думаю… Главное – это не форма, а содержание, а по содержанию твой Костя никакого отношения к рабочим людям не имеет. И вообще, может, с возрастом у него все это пройдет…
Новый Липочкин друг называл себя социал-демократом, ругал «жандармские порядки», царящие в России, но в конце концов Митя застал того целующимся в кустах бузины с Липой.
Так бесславно закончилась Митина любовь, но неожиданно на сцену вышла Полина – средняя из сестер Бобровых. Она была вертлявой хохотушкой, в отличие от Олимпиады как чумы боялась серьезных разговоров, ненавидела приходящего социал-демократа, дразня того «ярмарочной Петрушкой», и обожала романсы.
Опять ждали Соню, но она так и не удостоила Бобровых своим приездом…
На веранде старого дома, в котором жили Бобровы, вечно надрывался граммофон голосами известных певиц – Вяльцевой и Вари Паниной, вечерами устраивались танцы.
Еще играли в крокет на специальной площадке, в другие игры, называемые «птижё», – шарады, флирт цветов, фанты, почту… Иногда даже устраивали спектакли, для этих целей снимая у одного крестьянина ригу с овином. В риге был зрительный зал, где собирались все окрестные дачники, а в овине – сцена. Будущие гении от живописи рисовали декорации, барышни спорили из-за ролей…
Иногда устраивали вечера мелодекламации. Стихи читались с таким чувством, что у зрителей, сидевших в риге, бежали мурашки по спине и екало в животе.
Словом, свою отставку у Олимпиады Митя перенес практически безболезненно – и хохотушка Полина, и непрерывное веселье отвлекли его от грустных мыслей.
Единственное, что несколько портило настроение, – это Надя, третья сестра, которая ходила за Полиной с Митей и грозилась «донести маменьке». От нее откупались мелкими деньгами и конфетами.
К концу лета Митя даже немного устал от Полины и позволил себе небольшой флирт с барышней, жившей на окраине дачного поселка.
Словом, оглядываясь на прошлое, Митя Алиханов никак не мог назвать себя несчастным.
– Глупая старуха, – с презрением произнес он, обращаясь к Максу, идущему рядом. – Нагородила черт знает что… Не может такого быть, чтобы у человека за всю жизнь был только один счастливый день! Вот смотри, я сейчас обернусь и посмотрю на луну через левое плечо. И еще раз, и еще… И еще!
