Ромео закивал, но взгляд его все еще блуждал, словно потерявшись.
Мама повернула ключ в зажигании, двигатель мерно зарокотал. Плавно опуская ногу на педаль газа, она снова глянула на сына: он вжался в сиденье, дышал тяжело, глаза его были расширены:
– Роми?
– Мама, мне страшно,– пролепетал он, – мне кажется, что сейчас колеса упрутся в труп…
– Хорошо, дорогой. Давай так: я не буду глушить мотор, а ты выйдешь из машины, еще раз посмотришь, и убедишься, что под колесами пусто.
Он снова закивал и открыл дверцу.
Прошла целая вечность, пока он решился выйти. Под колесами ничего не было.
«Я схожу с ума…» – подумал он. Сейчас он осознал, что не было никакого шепота, никакого удара.
– Ты устал, милый. – Мама присела на кровать рядом с Ромео и подала ему чашку с пряным чаем. Аромат корицы приятно щекотал нос. – Я, конечно, замучила тебя сегодня. Признаюсь, со мной тяжело ходить по магазинам. Я сильно нервничаю, когда не могу что-то выбрать. Я была не права. Прости меня, сын.
– Мам…– пробурчал он, зарывая лицо в ее длинные светлые волосы. Он тоже чувствовал себя виновным за то, что так раздражался на нее. Он опять чувствовал себя ребенком. Но сейчас это было приятное ощущение.
– А знаешь, почему мы с отцом назвали тебя Ромео?
– Почему?
– Мы хотели, чтобы наш мальчик обладал чувственностью и душой настоящего романтика, чтобы был способен на подвиг ради своих любимых. Чтобы любовь руководила тобой. Мы хотели, чтобы в мире, таком грязном и страшном, появилась светлая душа….
– Мам, – он чуть замялся, но продолжил, – Расскажи мне про отца. Какой он был?
Удивительно, но только сейчас он понял, что никогда раньше не задавал этого вопроса.
Все 22 года он жил так, словно отца вовсе и не существовало. Мама никогда не говорила о нем сама, она погребла его образ навеки в своем сердце, и даже фотографии отца по всему дому было не разыскать: все хранились где-то в тайниках маминой спальни. Наверное, не вспоминать о нем было для нее легче.
Она горько вздохнула. Он почувствовал, что сердце ее стало биться быстрее. Прошло несколько минут, пока она, сглатывая слезы, которые хотела скрыть от сына, решилась сказать:
– Он был для меня всем. В моей жизни больше ничто не имело значения. Когда мы повстречались, я была совсем девчонкой. Тогда я не думала о своих жизненных интересах, о какой-то карьере. Я и не успела научиться думать об этом. Я вся была в плену чувств, как любая юная девчонка. Он научил меня всему. Научил думать как он, чувствовать как он, он научил меня смотреть на мир его глазами, мы были единым целым. Он был хорошим человеком. Открытым, добрым, талантливым. Очень щедрым. Твой отец очень нас любил. Знаешь, ты ведь даже и представить себе не можешь, как я счастлива, что он оставил мне тебя. Свою кровь, свою плоть. Мне по-прежнему есть, на кого опереться. У тебя его глаза. Ты бы гордился своим отцом. – Она смолкла. Из глубины ее груди вырвался еще один тяжелвй вздох. Она поцеловала его в затылок. – Ну ладно, уже поздно, тебе пора отдыхать. Спокойной ночи.
Мама поднялась с кровати, послала ему воздушный поцелуй и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Ромео не спал. Исписанные листы бумаги летели со стола на пол. Он комкал их, швырял прочь, писал дальше, поднимал и разворачивал их вновь, опять бросал. Чувства, теснившие его грудь, и мысли, пронзавшие его ум, потоком синих чернил лились на белую бумагу, сливались в горячие слова, сплетались в замысловатые тексты. Фантастические, желтые глаза словно наблюдали за ним из глубины его души.
