Роспись. Лето - страница 7

***

– И-и-и-и..

– Тут я ослабла. Я не могла поверить, что у меня есть что-то настолько ценное, что мне нужно врать такие вещи.

– И какая же вещь оказалась в тебе такой ценной?

– Я сама, – сказала Анна грустно. – Он таскал меня по всем открытиям, тусовкам. Ко мне подходили, чтобы поговорить и познакомиться, и потом мы попадали в какие-то интересные тусовки. Вскоре Гарик сказал, что нашел галерею, галерист которой очень сильно хочет поговорить с ним насчет коллекции. Ему понравились рисунки Гарика, которые я успела ему подправить по его просьбе. Однажды Гарик пришел радостный, принес аванс и объявил, что галерист заключил с ним контракт, но Гарик готов отказаться от контракта, если я против этого. А против я могла быть потому, что делали мы рисунки Гарика вместе, и я предлагала ему продавать нам совместный бренд. Но Гарик сказал, что галерист предложил другой вариант – сделать сначала выставку Гарика, а потом мою. Это было нормально.

– И-и! Ты начала работать над его артами?

– Ну… Скажем так. Мы делали их вместе. Он набрасывал концепт, а я делала его красиво. Хотя концепт мы тоже вместе, конечно, разработали. Но идея. Идея была его. Она была интересная, но … короче. Продукт – это больше, чем идея.

– Понимаю, – согласилась я. – В песне должны быть слова, музыка, а потом ее еще нужно спеть.

– Ну-у… Что-то вроде этого, – согласилась Анна. – В общем, месяц плотной работы, и… бинго! Мы развесили наши работы в галерее «Нарзан».

– Круто! – воскликнула я.

*

Примечание 9:

Из этой части рассказа становится понятно, что Гарика Анна интересовала как продуктивный профессиональный работник. Путем раскачки, пользуясь трагичным положением Анны, он вошел в ее жизнь и быстро начал применять. Расплачивался он тем, чего у Анны не хватало внутри – любви к ее «Я», позитивного взгляда в будущее и умения социализироваться. Очевидно, что в детстве она могла подражать только такому отношению к себе. Любовь – это подражание и отражание, другой любви не бывает. Когда мы любим, мы отражаем то, как отражают нас.

Судя по тому, какую Анна выбрала профессию, ее мать отражала а позитиве ее способности рисовать, судя по всем остальному, у Анны или не было отражения совсем, либо оно было отрицательным, во всяком случае формы манипуляции очевидны.

– В общем, – продолжала Анна. – Все было прекрасно, кроме одного – с моей выставкой дело никак не продвигалось, и я страдала. После того, как мы с Гариком получили деньги за его (наши, точнее) работы, Гарик принялся тотчас за новую коллекцию, он сказал, что галерист хочет, чтобы Гарик сделал еще такие арты. Но я решила все-таки продолжить свою, несмотря на то, что большую часть времени я доводила холсты Гарика до состояния продукта.

Гарик торопил меня сроками, и я мне трудно было находить время для себя, кроме того, голова была занята его проектом.

– Почему? – удивилась я. – Ведь у вас же уже были деньги, ты могла просто заняться собой!

– Могла бы, – сказала Анна. – Но Гарик сказал мне, что ему надо сдать выставку галеристу через два месяца. Это очень короткий срок, чтобы сделать тридцать крупных полотен. Я попробовала предложить Гарику заявить обе наши фамилии, но Гарик сказал, что галерист не хочет путаницы в фамилиях. Типа, все уже привыкли, что это работы и стиль Гарика. И хочет именно его выставку. Я, конечно, расстроилась, спросила: «О`кей, сейчас мы будем вдвоем впахивать на твое имя, а мне что останется?» «Мы получаем деньги на двоих!» – возразил Гарик. «Ок, – ответила я. – А если с тобой что-то случится? Или ты уйдешь от меня к другой? Что со мной будет? У меня не будет ни имени, ни денег, ни времени».