Россия и современный мир №1 / 2014 - страница 18

То обстоятельство, что внешняя политика перестала быть темой, обсуждение которой провоцирует глубокую поляризацию мнений в обществе, можно считать существенным достижением российского руководства. При этом, разумеется, нет оснований говорить об отсутствии противоречий по вопросам внешней политики между сторонниками и противниками Владимира Путина. Скорее, нежелание оппозиционеров всерьез втягиваться в дискуссию по внешнеполитической проблематике связано с тем, что возможная альтернативная платформа пока не выглядит достаточно реалистичной с точки зрения мобилизации электората и политических активистов. По сути дела, даже в момент наибольшего подъема протестных выступлений оппозиция не оспаривала монополию Путина на определение российской внешнеполитической повестки. Сегодня, спустя без малого два года, ситуация практически не изменилась.

Следует ли из этого сделать вывод, что проблемы выбора внешнеполитического курса в обозримом будущем останутся на периферии общественного внимания? Может ли в ближайшее время сформироваться спрос на новые идеи и подходы в области международных отношений? И не получится ли так, что уделом экспертов и аналитиков останется лишь комментирование решений, принимаемых за кремлевской стеной? Вклад в поиск ответов на эти вопросы призвана внести настоящая статья.

Устойчивость и востребованность внешнеполитических идей напрямую определяются интересами влиятельных групп во власти, бизнесе и обществе, и артикуляцией этих интересов в публичном пространстве. В постсоветскую эпоху появились принципиально новые группы интересов, которые на протяжении 1990-х годов вполне успешно осваивали публичное пространство, начиная с массмедиа. Воссоздание вертикали власти не означало устранения групп интересов – напротив, происходила их дальнейшая консолидация. Однако формы артикуляции и механизмы согласования различных интересов и разрешения конфликтов существенно изменились, будучи в период путинского президентства тесно привязанными к власти. Пожалуй, наилучшим образом специфику этой ситуации описывает предложенная Ю.С. Пивоваровым метафора «властной плазмы», способной объединять даже несоперничающие друг с другом кластеры российской элиты на основе специфического регулирования отношений «власть–собственность». Именно в этой аморфной субстанции разрешаются и возникают вновь конфликты между основными группами интересов [12, с. 162–167]. «Властная плазма» служит питательной средой для дальнейшего структурирования и дифференциации групп интересов, часть из которых имеет уже вполне определенные геоэкономические и геополитические предпочтения (постсоветское пространство, Европейский союз, США, Китай и страны АТР). Проблема заключается в артикуляции этих предпочтений.

Протестные выступления зимы 2011–2012 гг., их спад и последовавшая затем перегруппировка сил правящей корпорации свидетельствуют о том, что «властная плазма» как механизм политико-экономического управления и «разруливания» конфликтов перестает устраивать многие влиятельные силы, равно как и массовые группы, на которые эти силы хотели бы или могли бы опереться. Разрешение политического кризиса, сопровождавшего президентскую избирательную кампанию, на основе проведения политической реформы и постепенного демонтажа вертикали власти могло бы создать благоприятные условия для эмансипации основных групп интересов, их перехода из состояния «властной плазмы» к полноценному существованию в публичном политическом пространстве. Однако фактическое развитие внутриполитических процессов после начала третьего президентского срока В.В. Путина представляет собой иной, консервативный тренд, характеризующийся использованием более эффективного политического инструментария для сохранения и укрепления существующего режима.