Однако и Александр Пушкин, и Федор Достоевский, и Лев Толстой были не только людьми, глубоко любившими нашу страну, но и искренними христианами. Вера человека меряется отнюдь не отношением к церкви как институту. И вовсе не случайно великий русский язык породил поговорку «чем ближе к церкви – тем дальше от Бога».
Русская литература XIX века состоялась потому, что она стала литературой сопереживания, эмпатии, потому что она проникла в самую душу вечно попираемых людей, потому что она заставила людей взглянуть на самих себя со стороны и увидеть свое унижение и полное отсутствие всякой перспективы при бездействии. Ну а уж то, что последовавшее в XX веке действие не пришлось по вкусу двум процентам, надо отнести к проблемам меньшинств.
Статья 1791 Уложения о наказаниях приравнивала неповиновение работников владельцам компаний к восстанию против власти. Санкции были совершенно одинаковыми и регулировались нормами ст. 284–290, 294 Уложения.
Статья 288 Уложения весьма ясно обращалась к крестьянам: «восстание против властей, правительством установленных, почитается и всякое возмущение крестьян или дворовых людей против своих помещиков, владельцев или управляющих».
Про вооруженные выступления мы говорить не станем. Понятно, что они сурово карались: каторга на срок от 15 до 20 лет (ст. 284 Уложения о наказаниях).
Если бастующие рабочие оружия в руки не брали, но, к примеру, побили кого-то из приказчиков, то срок каторги составлял от 12 до 15 лет (ст. 285).
Если никто из приказчиков не пострадал, однако владелец завода пригласил для устрашения казаков, выполнявших в то время функции ОМОНа, то забастовщиков отправляли на каторгу на срок от 4 до 6 лет (ст. 286).
Разумеется, на каторгу шли не все, а только активисты. В противном случае работодатели рисковали остаться без рабочей силы. Поэтому перечень карательных санкций для рядовых участников стачек был шире: ссылка в Томск, год арестантской роты или полгода смирительного дома. Разумеется, всех при этом пороли – и взрослых мужчин, и женщин, и работающих подростков.
Лишь для двух процентов населения символом той эпохи был «хруст французской булки». Для остальных булок не было, а были плетки, хлысты и розги, которые входили в жизнь подданного империи начиная со школы и сопровождали трудоспособный возраст.
Особенно активно пороли крестьян.
Причем порка предусматривалась не только за забастовку или собрание, но и за… «необоснованные жалобы». Более того, пороли даже за просьбы!
Согласно ст. 1907 Уложения, тем, кто подписал петицию, давали ровно 50 ударов розгами.
К розгам прилагался солидный штраф.
Сегодня это кажется парадоксальным, но в царской России накладывали разорительные штрафы просто за написание жалобы. Риски при написании бумаг были абсолютны, поэтому крестьяне предпочитали не писать жалобы, а просто поджечь усадьбу барина. Это было абсолютно рационально, поскольку поджигателей, в отличие от жалобщиков, находили не всегда[49].
Согласно статье 1165 Уложения, «ябеднические просьбы или воспрещенные законом от крестьян на помещиков жалобы» или иные недозволенные бумаги влекли за собой штраф от 10 до 50 рублей. За повторную жалобу или просьбу следовал уже арест, а если письмо уходило царю – то ссылка в Сибирь. Аналогичная статья действовала в отношении работников.
Для ясности, размер оброка в 1870 году составлял порядка 8–9 рублей в год, а в радиусе 25 км от столиц – 12 рублей. То есть размер штрафа за просьбу или жалобу был сопоставим с суммой оброка за пять лет. К 1913 году, когда товарность хозяйства и денежные доходы селян несколько возросли, в год (после уплаты десятирублевого налога) крестьянин зарабатывал 32 рубля
