Хвастались девки: коснулось мохнатым, явственно так – мохнатым. Забывали только: богатых женихов в поселке мало, на всех не хватит.
За полночь девки вовсю разошлись. Вспоминали все новые и новые возможности заглянуть в судьбу. А когда стряпка Силы Данилыча, Фекла, предложила пойти в телятник хозяина и узнать, кто будет первенец – парнишка или девчонка, – согласились идти все и немедленно.
В темноте телят не углядишь. Но если первый телок, попавшийся под руки, бычок, непременно родиться сыну. Способ проверенный.
В телятник пошли прямо через снежные суметы, напрямик, перелезая через прясла. С визгом, хохотом. Неуклюжая Солонька праздничную юбку порвала.
Сила Данилыч, мучавшийся бессонницей, бродил по двору и еще издали приметил девок. «Куда это их понесло?» Потом хитро улыбнулся и опрометью кинулся в телятник. Там он вывернул полушубок шерстью наружу, накинул его на спину и, согнувшись, стал поближе к двери.
– Чтой-то телята беспокоятся, – шепнула Фекла подругам, появляясь в дверях.
Девки проворно кинулись к телятам.
– Парнишка, – радостно взвизгнули в темноте. Потом голос испуганно ойкнул, закричал по-страшному. Девки, сминая друг друга в дверях, кинулись на улицу. Запинались, раскатывались на свежем навозе. В телятнике кто-то непонятный, утробно давясь, хохотал. «Леший!»
Прыгали через жерденик. Хватали открытыми ртами промерзлый воздух. Бежали, не разбирая дороги. Ворвались в зимовье, закрылись на заложку.
Прыгали руки, искали спички.
А на дверь зимовья, с той стороны, с улицы, наваливаются, жадные руки шарят заложку.
Ужас шевелит волосы под платками.
– Ма-а-ма! – заревели за дверью голосом Солоньки.
Страхи-то какие, Господи. Заложку не снимали до утра. Домой не шли. Не спали. Боялись.
Федька возвращался от Лучки, где засиделся допоздна. За дни Рождества и Святок парень умотался от пьянок, вечеринок, работы по хозяйству и теперь шел медленно. На память пришла Симка. Вспомнились ее просьбы присылать сватов. Симкины просьбы радуют, но он ей сказал, что думать об этом сейчас не время, и своего решения держится твердо. Симка по дурости ударилась в слезы, два дня пыталась не разговаривать.
Федька уже шел по переулку мимо зимовья Темниковых, когда с Круглой сопки, прикрывающей заимку с севера, ударил винтовочный залп.
Парень от неожиданности присел за прясло, потом бегом бросился к своей землянке. Казалось, что пули пролетают где-то близко и не задевают его, Федьку, лишь случайно. У дверей зимовья задержался.
Теперь уже стреляли и с Крестовой, голой каменной сопки, где одиноко стоит крест с давних времен. Поговаривают, что похоронен там предок каких-то князей Гантимуровых.
Короткие злые светлячки появились и на соседней сопке.
Он понял, что заимка окружена. Если и оставался выход, так только через калтус и заросли тальника за Аргунь.
Федька нырнул в зимовье и плотно прикрыл дверь.
– Чего там, братка? – подал из теплой темноты сонный голос Савва.
– Кто-то заимку окружил. Стреляют.
На нарах заворочались, зашептали.
– Мать, не тарахти спичками, огонь не зажигай, – сказал Федька, стягивая унты.
Голос старухи дребезжит, волнуется:
– Оно со светом-то бы лучше. В темноте боязно… О, Господи, спаси и помилуй нас, грешных, рабов твоих. Опять стреляют. Кто в кого – один Бог ведает.
– Спит он, твой Бог, и ухом не ведет.
– Сожгут заимку, добогохульствуешь. Узнаешь тогда, почем сотня гребешков.
