Не переставая устраивать в салоне складные велосипеды, Данила посмеивается. Захлопнул задние дверцы. Достал сигареты:
– Дай-ка от твоей прикурю. Пока ты не съел ее.
Василий тоже смеется. Сработаются.
Едут по центральной улице. Не Ленина, как ни странно. Советской. В начале ее – вокзал. В конце – больница. По середине – короткая добровольная экскурсия Василия.
– Bo-на она, Данила! Bo-на! Гляди! Вишь?! С красной крышей! Вишь?! Это и есть наша «Красная Шапочка». Закрыта, бля, опять… – Беломорина в зубах зло зашевелилась.
Промелькнувший на другой стороне улицы перед райкомом Владимир Ильич в зимней шапке и полушубке тоже указал Даниле легкий верный путь своей тяжелой каменной десницей. К Красной Шапочке.
Экскурсия закончилась.
Остановились во дворе одноэтажного буквой «пэ» строения – старого огромного деревянного домины, на большую свою половину пустующего после переезда из него больницы в новое, рядом построенное для нее, кирпичное трехэтажное здание. В малой части бывшего стационара, с одной его стороны, ныне размещался пищеблок. А в нескольких слегка подремонтированных и подоблагороженных освобожденных от всего палатах с другой – комнаты для молодых специалистов, общежите.
Левка и Дашка Дьяковы, отказавшись от отпуска после интернатуры, приехали сюда месяцем раньше. Знают о приезде коллег. Ждут их сегодня. Усмехаются, многое предвкушая.
Ну, вот наконец-то Шведовы и прибыли.
– Доброго здоровьица, коллеги! – Это Данила, раскрыв не запертую, а впрочем, и без замка, дверь.
– П-привет, – наконец-то съикнула, онемевшая с момента выхода на перрон, Людмила, боясь глядеть по сторонам огромной раскрывшейся сразу за входом с улицы кухни – с наполовину синими стенами, с облупившейся штукатуркой на потолке, со старыми чугунными плитами, проржавевшими титанами, огромными щелями в обшарпанном полу и многочисленными мышеловками по углам.
По сторонам Люда смотреть пока боится, но боковое зрение все равно приводит в трепет ее, будущую не единственную хозяйку коммунальной усадьбы.
Пятилетняя Анька в восторгах от пространств и свобод сразу же рванула по бывшему больничному коридору, забегая в пустые, никому не нужные палаты, понимая, что не только у нее, но и у каждой ее куклы теперь будут в этом тереме свои отдельные покои.
Лева встал из-за кухонного стола. Обнялись. Оставшиеся за столом широко улыбаются – жена его Дарья и, тут же представленные ею, Светлана с Еленой. Провизор и заведующая центральной районной аптекой.
Молодые специалисты. Фармацевты. С Кавказа. Тут же проживающие.
Кофе продолжают пить уже вшестером. Отдаленные Анькины радостные взвизги – не в счет.
Данила с Людкой внимательно слушают Дьякова. Вопросов у них много. Даньку ответы радуют. Жену его – настораживают.
Лева засядет в поликлинике, на приеме. Детское отделение – на Людмилу. Два педиатра на район. Справятся.
А для Данилы – вся больница. И все другие больнички в округе. И амбулатории. И все населенные пункты района, которые без оных. То есть, все тяжелые больные и в них, и рядом с ними оказавшиеся – его клиенты. Двести километров с востока на запад. И сто пятьдесят с юга на север.
Данька присоединяется к Анькиному боевому кличу. От восторга. От пространств и свобод.
Улыбки у Людмилы не получается.
Перестав слышать Аньку, Даня встает из-за стола. Миновав коротенький отрезок жилого сектора, свернув в длинный широкий коридор, хрустя многочисленным мусором и битым стеклом, вспоминая «Сталкера», проходит вместе с эхом до его противоположного конца.
