Россыпь - страница 10

На перевале половина пути была позади. Заранее облюбовав взглядом освободившийся от снега бугорок, Гарпан Еремеевич опустился на косогоре, опершись котомкой о приступок, чтобы ослабить лямки. Уж кто-кто, а он-то знал, куда шёл – на то самое токовище в вершине Кряжей, чтобы ещё раз, может быть, в последний, пережить тот памятный ток. Тогда он, помнится, так же отдыхал, вроде как на этом же месте. Отсюда была открыта панорама голубых дальних хребтов с белыми щёточками заснеженных россыпей, а ближе, на сопках, клубящиеся зелёные сосняки. Точно, он отдыхал на том же месте что и тогда, всё было так же, с той лишь разницей, что тогда у него в жизни всё было впереди, а теперь, оказывается, уже позади. «Да, не пироги нас впереди ждут, тоже когда-то сложим крылышки… – размышлял Гарпан Еремеевич. – Ну, что же, один-то раз умрём как-нибудь.… Как-нибудь без претензий к этому миру. Чай, не осиротеет человечество.… Но туда, однако, не надо торопиться…» Он поправил на плечах котомку, но, не успев выпрямиться на ногах, тут же поспешно присел, и рука его непроизвольно потянулась к «тозовке», приставленной рядом к листвянке. Взгляд его упёрся в белое пятно, которое плавно скрылось за кустом багула и явилось по другую его сторону уже передней частью косули. Это был гуран – блестели пушистые, вновь отросшие по весне рога.

Какое-то время Гарпан Еремеевич колебался, что предпринять, но гуран так картинно вышагивал, кормовался, объедая почки багульника, что азарт взял верх. «Тозовка слабовата, но всяко бывает – может и сплоховать… Лишь бы ловко встал, да на чисти́нке, без веточек».

Гуран подвигался, отдаляясь, наискосок по склону, никак не предоставляя возможности для выстрела: то задом стоял, то бок ему скрывали деревья. Впереди поперёк хода лежала огромная ветровалина с мощной кроной, а далее открывалась паду́шка, вся заросшая ерником, и гуран досадно заворачивал за ту ветровалину. «Уйдёт, холера… А там, в ерниках, его уже не увидишь».

Гарпан Еремеевич на всякий случай заприметил место, где оставил котомку, – выворотень с вырванным из земли сплетением корней, будто напоказ, жёлтым камнем – с большой осторожностью обогнул упавшее дерево и, как того допускал, гурана не обнаружил… Тогда он стал обходить ерники, не теряя надежды ещё увидеть гурана, но через какое-то время спохватился, благоразумно развернулся обратно – надо было шагать на ток. И тут он увидел желтоватый бок гурана, который, оказывается, не ушёл в ерники, а утянулся по склону в сторону и там, на пригорке, расположился на лёжку. Голову его заслоняла сосёнка, так что непонятно было, настороже он или беспечен. Лежал на расстоянии уверенного выстрела, и стрелять можно было с упора – впереди наклонная сушина.

Гарпан Еремеевич тщательно выцелил, нажал на спусковой крючок, ожидая, либо гуран вскочит, либо забьётся в конвульсиях, втайне надеясь на последнее. К его удивлению, не произошло ни того, ни другого, и такое положение дела показалось ему подозрительным. «Если попал, то ловко укатал… Или тот ничего не понял?» Для верности, не теряя времени, выстрелил ещё раз, и почудилось ему, будто что-то звякнуло. В замешательстве, не зная, что и думать, с ружьём наизготовку осторожно стал подходить к гурану – кто его знает! И так шаг, по шагу приближаясь, приглядевшись, вдруг опознал не гурана, а ни что иное, как свою котомку с подвязанной к ней кожуринкой. «Тьфу ты, я́стри тебя!» – страшно выругался Гарпан Еремеевич, приставляя к ноге ружьё. С недоумением осмотрелся и понял, что, огибая падушку, он сделал едва ли не круг. Выворотень, возле которого оставалась котомка, с этой стороны выглядел иначе, а камня и вовсе не было видно. Не сплоховал на самом деле гуран, и в то время, когда Гарпан Еремеевич обходил ветровалину, тот, достоверно убедившись, что на него охота, сиганул в ерники, предоставив тем самым человеку случай поохотиться на собственную котомку.