Впервые он почувствовал их вспыхнувший жар, когда случайно увидел купающихся девочек среди округлых камней и пены морского прибоя. Их обнаженность вызвала неясное томление, заставившее броситься домой, во дворец, упасть на колени и прочесть молитву.
Жаркий воздух втекал в распахнутые двери, шевелил легкую ткань занавесей окон, сдавливал сердце.«Аллах корсун».
Сжатые ладони, прикосновение ко лбу, губам, груди. Толчки сердца.
Видение одной из увиденных не покидало. Влажная от воды, светлые волосы. Мягкий изгиб спины.
«Аллах корсун».
Он снова начал читать суры из Корана.
Мраморное море видело многое. По ночам глухо шумели волны, вспыхивали далёкие зарницы. По утрам над берегом струился туман, кричали чайки, вторили им оголодавшие ослы, натружено, горько, жалуясь на судьбу. В обвисших парусах фелюг отсвечивало солнце, пахло водорослями, медузами, промокшими снастями и рыбой.
Разноплеменный тысячеголосый шум плыл над великим базаром. Курился и плавился дым, дразнящий ароматом прожаренного мяса. Сновали разносчики воды. В тени, а то и на солнцепёке скованные между собой за запястья сидели мускулистые рабы, обожжённые солнцем и ветром, ожидавшие своей участи. Удушливый фимиам фиников стлался в горячем воздухе.
Внезапно, подобно огненной буре, прошелестело в воздухе – «Селим-Паша»!
Застыли в почтении продавцы и покупатели. Падали ниц.
Разрывая толпу пронеслись всадники, взбивая пыль, осаживая коней, очищали путь для проезда, стегая нерадивых по спинам кожаными плетьми.
«Прочь, дорогу!»
Окружённый свитой, янычарами, Селим-Паша, восседая на нетерпеливой белой лошади, медленно приблизился к продавцу украшений. Тот, побледневший от ужаса, опустился на колени и припал седой головой к земле.
– Мне сказали, что ты продаешь монисто из монет собранных со всего света! Это правда?
– Да, мой повелитель! Это так! Тебе одному мы поклоняемся и тебя одного молим о помощи. Иншалла!
– Подай мне его! Я хочу взглянуть!
Продавец кинулся к внушительному на вид мешку, развязал и вынул блеснувший монетный перезвон, искусно собранный в два ряда на изящно свитых из темного серебра цепочках. Старик хотел податься вперед, вручить солнцеподобному наезднику монисто.
– Цах!
Он почувствовал укол тонкого длинного копья упирающегося в грудь. Другой всадник наклонился, выхватил их рук мастера украшение и передал Селим-Паше. Тот долго и внимательно разглядывал монеты, пробуя их на зуб, не спеша, перебирая в руках.
Тишина неподвижно повисла над базаром. В золоте солнечных лучей оседала пыль. Остров великолепных всадников среди склонённых к земле спинах подданных.
– Сколько ты просишь за эту работу?
– О, мой повелитель! Как могу назвать я цену, возьми даром. Да благословит тебя Аллах!
– Ты ошибаешься старик! Аллаху принадлежит то, что на небесах, и то, что на земле. Монисто изготовлено умелыми руками. Я оплачу его! Подойди ко мне! Как имя твое?
– Муфид! Да не омрачатся бесконечные дни твои, великий и лучезарный!
И когда мастер коснулся губами стремени повелителя, тот протянул ему десять золотых акче.
– Это тебе за работу, старик!
И повернувшись к свите громко объявил.
– Распорядитесь, чтобы ни кто не посмел обидеть ювелира!
Только стих дробный топот копыт, базар закипел привычной жизнью. Лишь плакал мастер, расставшись с любимым изделием, отнявшим десятки лет жизни, где были бесчисленные приключения, обмены и купля-продажа, долгие плавания за моря, опасности и молодость. Любовь и измена. Взамен – только золотые акче от повелителя в зажатой руке.
