Я не люблю допросы, но у меня неплохо получается. Когда я решаю головоломку, то горжусь собой, а потом чувствую омерзение. Я стараюсь представлять себя адвокатом, который действует в рамках определенных параметров, не включающих в себя мораль. Сосредотачиваюсь на работе.
Выныриваю и говорю агентам:
– Мне нужен художник-криминалист. Срочно.
Я отчитываюсь перед начальницей, Феми Алаагомеджи. По видеосвязи, конечно же. Никто из секретных служб никогда по своей воле не войдет в одну комнату с сенситивом. Я точно знаю, что им не позволяют даже завязывать отношения с сенситивами и требуют сообщать о появлении сенситивов в семье. В последний раз я дышал одним с Феми воздухом шесть лет назад, а до этого – одиннадцать лет назад, когда она втянула меня в О45, как раз перед началом моей подготовки, когда Утопия-сити только возник, а Роузуотер еще зарождался.
Феми – самая прекрасная женщина, которую я видел. Физически она идеальна настолько, что больно смотреть. Я говорю с ней в стерильной комнате, по защищенному каналу. Сегодня у нее бордовая губная помада. Я случайно узнал, что у нее есть бордовый «Мерседес-Бенц» с откидным верхом. Должно быть, сегодня она приехала на нем на работу.
– Кааро, – говорит она.
– Феми, – говорю я.
– Зови меня миссис Алаагомеджи.
– Феми.
Этот танец мы танцуем давно. На самом деле она не раздражается, а я на самом деле не хамлю. И все равно мы играем эти роли.
– Кто этот заключенный, Феми?
– Засекречено, тебе ли не знать, вся эта наша любимая фиготень. Что ты для меня накопал?
– Лица. Пятеро. Художница отлично поработала, и сейчас прогоняет их через систему. Она также ищет местоположение, марку аппаратуры. Все. На сегодня хватит. Я устал, и мне скоро на работу.
– Это не работа. Ты контрактник. Твоя работа здесь.
– Хорошо. На мою вторую работу.
– Сколько времени это займет?
– Не знаю. Если назовешь мне его имя…
– Нет.
– …или что он натворил…
– Нет.
– Тогда будем идти трудным путем, шаг за шагом. Я нахожу информацию, останавливаюсь, сообщаю художнице, и мы снова начинаем.
– Так тому и быть.
– Можно мне теперь домой?
– Еще минуточку. Как ты, Кааро?
– Нормально.
– Ты одинок.
– Я один, а не одинок. Уединение – не обязательно плохая штука. Я много читаю. Хочу научиться играть на гобое.
– Что читаешь?
– Хомского.
– Ясно. И правда учишься играть на гобое?
– Нет.
– Не знаю, зачем я и спрашиваю. Вали домой.
– Доброй ночи, Феми.
Когда машина О45 высаживает меня у дома, глаза у меня уже слипаются. Ночь проиграла битву с днем, и скоро Роузуотер проснется и отправится на работу. Город просыпается слоями. Сначала пищевой. Дальнобойщики привозят урожай из Ойо, Огбомошо, Илорина и Абеокуты. Маниок, кукуруза, ямсовая мука, просо, рис из Таиланда. Здесь теперь почти ничего не выращивают. Все это развозится по всяческим «Буккам», «Маминым кухням», «Кушать подано». Дешево, близко и необходимо чернорабочим, которым нужна сытная углеводная бомба, прежде чем отправиться вкалывать за плату меньше минимальной, использовать свои бицепсы, трицепсы и хребты, чтобы поднимать, рубить, пилить, стыковать, брить, забивать и мыть. Кухни заработали. Запахи выманивают наружу первый слой офисных работников, клерков, секретарей, мелких служащих. В течение двух часов роузуотерские специалисты среднего достатка разойдутся по своим офисам, больницам, адвокатским конторам, бухгалтерским фирмам и, конечно же, банкам.
