Халид тоже скучал по Шахразаде. Больше, чем думал.
– В Рее она была бы в опасности, – прокомментировал он. – Я ей не подхожу.
– А тот щенок подходит? – возмутился Викрам, и лоб его снова прорезали морщины.
– Возможно, – сказал Халид, чувствуя, как возвращается и его ярость. – По крайней мере, он обладает даром заставлять ее улыбаться.
– А ты нет? – Викрам недоверчиво сощурился, и его глаза сверкнули, как два кусочка кремня.
Как обсидиан костедробильных наконечников стрел Тарика Имрана аль-Зийяда.
Кровь Халида вскипела от злости. От ничем не обоснованной ярости.
В конце концов, именно он позволил Шахразаде сбежать с сыном эмира Назира и не стал их преследовать, как сначала хотел. Не приказал Джалалу вернуть ее, как бы того ни желал.
Халид решил отпустить возлюбленную, чтобы освободить ее от необходимости и дальше страдать вместе с ним. Вместе с Реем.
Сколько еще времени он мог оттягивать неизбежное?
Это стало невозможным.
Невзирая на все попытки уйти от судьбы, она все же настигла его и огненной грозой пронеслась по городу. Разрушила и сожгла все то, что любил и ценил Халид.
Он не хотел, чтобы Шахразада сгорела вместе с ним, и предпочел бы снова и снова пылать на костре, лишь бы не видеть страдания на лице любимой.
– Я не могу вызвать у нее улыбку, – наконец проронил Халид. – Больше не могу.
– Еще слишком рано делать выводы, – после недолгого размышления заключил Воин, поглаживая ладонью бороду.
– Желаю тебе счастья, Викрам Сингх. – Халид низко поклонился, касаясь лба кончиками пальцев.
– И я тебе, meraa dost – мой дорогой друг.
«Избавься от груза, Шази. И лети, – звучало в голове напутствие подруги, разносясь по ветру, точно тайное воззвание. – Лети».
Шахразада расположилась в центре шатра, не обращая внимания на шум снаружи. На шаги новых воинов, прибывших в поселение. На звуки надвигавшейся войны. А вместо этого сосредоточилась, сидя на пыльном полу, согнув колени и скрестив лодыжки.
Сосредоточилась на самом уродливом коврике в мире: цвета ржавчины, с темно-синей каймой и центральным орнаментом из черно-белых завитков. С потрепанными, пожелтевшими кисточками с двух сторон. И подпалинами на двух других углах.
Коврик с собственной историей.
Хотя сам он был совсем маленьким, едва достаточным, чтобы уместить пару сидящих рядом человек.
Шахразада задумчиво склонила голову набок, затем сделала глубокий вдох и положила ладонь на поверхность коврика.
Покалывание, напоминавшее онемение после длительной неподвижности, начало нарастать вокруг сердца. Ощущение волной жара пронеслось в крови, перетекая в пальцы.
Хотя в этот раз Шахразада знала, чего ждать, она все равно вскрикнула, когда угол коврика приподнялся, и невольно отдернула руку. Волшебный предмет тут же безжизненно растянулся на полу.
«Избавься от груза, гусыня, – словно наяву прозвучал в ушах голос подруги. – Или ты потеряла способность слышать вместе со способностью брать себя в руки?»
– Я тебя слышала и в первые тысячу раз, зануда, – с легкой улыбкой пробормотала Шахразада воспоминанию Шивы, после чего потянулась и взяла с низкого столика поблизости пустой стакан и кувшин с водой. До середины наполнила сосуд, поставила в центр черно-белого орнамента самого уродливого в мире ковра и прошептала: – Время для серьезного испытания.
Затем снова положила ладонь на ткань. Как и раньше, в груди начало нарастать странное ощущение, которое постепенно распространилось до пальцев. Края коврика приподнялись и свернулись внутрь, а сам он взлетел в воздух, сначала по углам, а потом и целиком.
