Дядя при этих словах посмотрел на нее едва ли не враждебно, и у него между бровей пролегла резкая морщинка.
– Я провел в Розенбурге всю жизнь. А последние пятнадцать лет, как только вы с Родионом и… Анжеликой уехали, я жил в этом доме, – от Евы не укрылось, с каким трудом он выговорил имя ее мамы. – Да, наверное, нужно бы немного прибраться тут, но у меня все не доходили руки. К тому же, я живу один, так что никому нет дела до порядка.
При этих словах он снова с вызовом посмотрел на Еву, как бы говоря: «Если кого-то что-то не устраивает, можете выметаться ко всем чертям».
Ева уткнулась в свою чашку, совершенно не зная, что еще сказать. Они в полном молчании пили чай на захламленной кухне в мрачном особняке этого унылого города, окруженного горами. Ева с грустью вспомнила, какой веселой была ее жизнь, когда они с папой путешествовали по Европе, переезжая с места на место из-за его работы. Польша, Болгария, Германия, Испания, Италия… Ох, Палермо…
– Вам, наверное, Розенбург показался ужасной дырой? – словно прочитав ее мысли, уже более добродушно спросил дядя, и Ева смутилась. Нужно быть тактичнее, ведь дядя, в отличие от них, прожил здесь всю жизнь.
– Вовсе нет, – запнувшись, ответила она, чувствуя себя лицемеркой. – Мы ведь не всегда жили в больших городах. Иногда помощь папы в раскопках или восстановлении исторических документов требовалась даже в деревнях. Здесь, наверное, довольно симпатично… ну, когда не идет дождь. И, если немного привыкнуть…
– Если немного привыкнуть, можно случайно застрять здесь на несколько десятков лет, – неожиданно хохотнул дядя, и Ева с Тимом вздрогнули. – А я вот, знаете ли, считаю этот город самой отъявленной дырой, которая только может существовать в мире.
– Почему же вы остаетесь здесь? – потрясенно спросил Тим, пока Ева не успела пнуть его еще раз. Но, признаться, ей и самой хотелось услышать ответ на этот вопрос.
Дядя задумчиво посмотрел на них, и особенно пристально он задержал взгляд на лице Евы.
– Из-за памяти, – негромко сказал он и порывисто поднялся с места. – Ладно, идем, я покажу вам ваши комнаты. Вы наверняка устали с дороги. Я все подготовил… как мог. Так что все же надеюсь, что не возьму приз худшего родственника в вашей жизни.
Он пошел вперед, а Тим за его спиной незаметно покрутил пальцем у виска.
Дядя Филипп повел их на второй этаж по витой лестнице со скрипучими ступенями и массивными перилами. Стараясь не отставать от дяди, Ева незаметно рассматривала убранство дома, в котором им предстояло провести все лето.
Дом представлял собой смесь исторического наследия семьи Оленских и абсолютно наплевательского отношения дяди. Пыльные толстые ковры, когда-то явно обошедшиеся в целое состояние. Кувшины с росписями, старые светильники, фарфоровые статуэтки, стеклянные фигурки, потускневшие шкатулки, массивные зеркала, – казалось, что в течение нескольких столетий обитатели дома собирали здесь самые необычные вещи, которые им только удавалось найти.
И еще были книги. Много книг. Их можно было обнаружить в самых неожиданных местах. Они были на комодах, полках, углублениях в стенах, столиках на витых ножках и пуфах. Они были свалены неустойчивыми стопками или небрежно брошены в углу дивана. На некоторых из них, словно на подставках, покоились вазы и блюда. Толстые и тонкие, яркие и потускневшие, с обложками из дешевого картона или дорогой кожи. e Но у всех них было кое-что общее – они были неизменно старыми. Словом, Ева все больше убеждалась – этот дом безнадежно застрял в прошлом и не желал из него выбираться.
