– Вона розетка-ти, втыкай, – сказала Евдокия Григорьевна. – А может, молочка пока с хлебцем? У нас тут ещё пекарня работает, пекут хлеб хороший, настоящий.
– Не откажусь, – признался Семён, так как и вправду нагулял изрядный аппетит.
Он включил мобильник в розетку, зарядка пошла, но худшие опасения Короедова подтвердились: сети не было.
«Заповедник какой-то, – подумал Семён, – прошлый век…».
– Кать, у нас гости, – сказала хозяйка.
В комнату въехала молодая привлекательная женщина. Именно въехала – на инвалидной коляске. Если бы не эта коляска, не глубокий взгляд, она вполне могла быть на обложке глянцевого журнала. Но одета она была совсем не гламурно: лёгкий домашний халат, простая коса, тронутое худобой лицо, глаза с зелёным отливом, никакого макияжа. Босые неподвижные ноги.
– Здравствуйте, – сказала она. – Я – Екатерина, дочь Евдокии Григорьевны.
– Добрый день, – ответил Короедов. – Семён. Очень приятно.
Но «приятно», конечно, не было. Сочетание женской красоты и инвалидной коляски угнетало. Нависло тяжёлое бессловье.
– Вот молочко, попей. Парное, утром доила, – появилась хозяйка. – Садись вон за стол.
Молоко было прохладным, вкусным, хлеб – душистым.
– И мы вот с Катей тоже перекусим, – суетилась Евдокия Григорьевна.
Он подвинула стул к столу, дочь переместилась тоже поближе. Семён посмотрел на её руки – сильные, худые. Было видно, как будет выглядеть Екатерина лет через двадцать-двадцать пять. Семён сразу ощутил быстротечность времени, почувствовал себя убийцей этого времени, безжалостным его транжиром. Чем он занимается, зачем? Ведь через эти двадцать-двадцать пять лет и вспомнить будет нечего. А тут ещё огромные старые часы настенные тикают невыносимо громко. И каждый этот «тик» был словно проявлением включённого счётчика бомбы, которая рано или поздно рванёт, и ни синий провод, ни красный уже не перекусишь, не поможет, остаётся сидеть рядом и обречённо ждать.
– Раньше-ти всё хорошо было. Школу она здесь кончила, в город поехала, в институте училась педагогическом, вернулась опять в деревню, говорит, здесь и работать буду, замуж тут вышла… А пять лет назад Катенька с мужем и дочкой на машине ехали и разбились, – заговорила после «тикающей» паузы Евдокия Григорьевна. – Пьяный мужик из соседнего села на грузовой летел, ну и вот… Серёжа и Леночка – насмерть, а она позвоночник повредила и так вот и осталась. Или уж судьба такая, а может, сглазил кто – не знаю…
– Мама, – Катя страдальчески посмотрела на Евдокию Григорьевну.
– Извините, – выдавил Семён, не зная, что сказать. Любое слово было бы неуместным.
– Ну, вот так и живём, жить-то надо. Ну, местный собес помогает, коляску вот хорошую дали, спасибо. Муж у меня, слава Богу, жив-здоров, сейчас к Петровичу пошёл. Соседи у нас хорошие, тоже ежели чего…
При всей вкусноте хлеба и молока они встали комом в горле. Семейные фото смотрели со стены, там все улыбались.
– Да ты кушай-кушай, сынок, я ещё молочка налью.
Это второе за сегодня «сынок» тронуло Семёна почти до слёз. Будто его, незнакомого случайного человека, приняли в семью, почти усыновили и будто заместили им, Семёном, погибших…
– Была у меня детская коляска, а теперь вот такая, – сказала, глядя в окно, Катерина.
– И что? Ничего нельзя сделать? – спросил Семён.
– Медики сказали, нужно много денег… Очень много… Тогда можно попробовать сделать операцию за границей, в Германии. Тогда есть шанс.
