– Я… Я не могу здесь оставаться. Мне нужен свежий воздух.
– Давайте к выходу переберемся, там поменьше воняет. У костерка погреетесь, отвара горячего выпьете, покушаете.
– Хорошо. И старика ко мне приведи. Я тут кое-что надумал, но вопросы к нему остались.
– Так он уже ничего вам не расскажет.
– Почему?
– Так помер он.
– Как?!
– А молча. Накушался, лег – и не встал больше. Зря ему столько хлеба дали. А может, и не зря: хоть сытым помер. Эй! Сэр страж! Что это с вами?!
– Тук! Как можно так жить! Да что вы за люди?!
– А я-то здесь при чем?! Мы на Бакае так не жили. И в норы у нас никто не прятался. Это все местные. Здесь, возле берега, самое межгорское отребье в последние годы жило. Другие ушли, не выдержали. Демы покоя не дают – постоянно шастают. Приличный хозяин везде себе дом справит и занятие найдет, а такие, как эти, нигде не нужны. Они и сами это знают, вот и не рыпаются.
Покосившись на тело мальчика, я покачал головой и непреклонным тоном постановил:
– Ужинаем, потом вяжем всех – и тащим за собой. Оставлять их не будем.
– Так сбегут по дороге.
– Отведем подальше от пещеры – может, хоть дороги не найдут. Да и не все сбегут.
– Ваша правда, не все. Ох и нелегко с такими будет. Бочку вшей в замок притащим – не отмыть и не отстирать здесь.
– Много людей?
– А кто ж его знает… Справимся как-нибудь.
– Хорошо. Нам надо справиться, иначе… Тук, да нельзя так жить! Чтобы дети умирали и старики плакали от голода… Это в голове не укладывается…
– Говорите будто церковник, но ваша правда. Нельзя.
– Потом пойдем другой дорогой. Южной. Епископ говорил, что мосты на ней целые.
– Если так, то пройдем. А если нет – трудно придется. Дожди чуть не каждый день – реки раздуло.
– Дойдем до Черного озера – и там меня оставите. В Мальрок вернусь сам. Позже…
– Да вы что говорите?!
– Так надо. Дело у меня там. Важное.
– Рехнулись?! Да здесь одному даже мне боязно оставаться, а вас того и гляди зайцы обижать начнут!
– Ну, с зайцем, предположим, я как-нибудь справлюсь. Не спорь. И не перечь мне.
– Так я же для вашего добра!
– Знаю, потому и не сержусь на такие слова.
– Раз уж дело важное, так давайте все вместе его сделаем, а потом вернемся в замок.
– Нет. Я должен быть один.
– Ну хотя бы меня с собой возьмите. Один или два – разница невелика.
– Тук, ты молодец, и спасибо тебе за все. Но я должен быть один. Это очень важно. Настолько важно, что я описать не могу. От этого зависит моя жизнь. Даже тайком за мной никому идти нельзя.
– Да что же это такое! Как я людям в глаза потом смотреть буду? Оставил сэра стража больного и немощного, а сам в теплый замок подался! Так получается?!
– Скажешь, что я приказал. И скажешь, что это дело касается только стражей. Никому, кроме них, за мной ходу нет.
– Сэр, да вы и сотни шагов не пройдете. Да вы поскользнетесь на ровном месте и что-нибудь сломаете. Да вас без ветра шатает.
– Верхом поеду.
– Ага. И свалитесь к вечеру, если не раньше. Как вчера свалились. Сэр страж, давайте вы в себя немного придете, а потом уж езжайте куда хотите – никто и глазом на такое не поведет.
Я знал, что уговорить Тука будет труднее всего: излишняя демократичность бакайцев играла против меня, – порядочный слуга перечить своему господину не должен. Но ничего, обязательно добьюсь своего. С горбуном это будет гораздо легче, чем с сержантом. Солдафона я бы ничем не пронял…
* * *
Быстро выйти не получилось. Для начала доблестные воины часа два выволакивали жителей пещеры на свет божий. Лишь единицы из них при этом не оказывали сопротивления, да и то по причине крайней степени изнеможенности. Глядя на этих дистрофиков, я содрогался. Сами себя довели до предела, добровольно закрывшись в подземном концлагере.
