«Мой папа начальник, мой папа придет
Туда, где сыночек его кровный ждет.
Не должен сыночек лопату держать,
Он может любого подальше послать,
В лицо насмехаться над человеком,
Свой зад показать непристойно при этом,
Способен хамить социализма идеал.
Такую программу нам Владимир Ильич Ленин задал».
Расставаясь с психлечебницей, угнетенный давлением ее атмосферы, мой герой бежал без оглядки, обретая такую свободу, которую еще не имел никогда в жизни. Он отличал каждую деталь свободного живого мира от ада, который его пожевал, проглотил, отрыгнул и выплюнул. Свежий воздух, какая легкость дыхания! Здесь даже птицы поют. Удивительно, почему в заточении не слышал пение ни одной птички? Ведь ходил же во двор, гулял вдоль забора с колючей проволокой, обнимал деревья во дворе. Материально окружающая среда этих миров идентична. Здесь даже плотность воздуха кажется меньше, потому что организм в прыжке, словно взлетает ввысь и, приземляясь, не чувствует соприкосновений с землей. Свобода – какое нежное и сильное слово. Познаешь ее по-настоящему только сейчас, после увиденных ужасов.
В голове еще ясно воспроизводятся сцены из пережитого. Как после электро-шокотерапии помогаешь быстро уложить и связать больного, потому что он какое-то время становится буйным и очень сильным. Одному врачу с этим не справиться, особенно женщине-врачу. Она прибегает к помощи больных, которые не так уверенно и профессионально связывают разбушевавшегося больного, что все же его шальной кулак изощряется попасть в физиономию врачихи.
Господь мой! В каких диапазонах могут меняться доброта и гнев в человеке! Лицо женщины из умиротворенного в одно мгновенье превратилось в красное как помидор. Из былой женственности вырос ярый гнев, тряся ее до такой степени, будто она здесь больная, а не окружавшие ее «полуидиоты». Ни на секунду не задумываясь, будто это уже отработанный трюк, сняла со своей ноги элегантный туфель с острой железной шпилькой и стала бить по голове больного еще, еще и еще, пока ее гнев полностью не выдохся.
«Положили, завязали, тело, в общем, закрепили;
Ток с каким-то наслажденьем по больному пропустили;
Долго, в общем-то, не ждали, напряжение не
сняли, отвязали;
Про остаточное электричество врачи, наверное,
не читали.
У больного ток остался, он еще с ним не расстался,
Замахали неосознанно кулаки, физиономию нашли.
Расцвело лицо от гнева, в ужас превратилась дева,
Туфельку с ноги сняла и как саблей замахала,
Била, била, кровь пускала, изо рта слюна бежала,
Всех на этом белом свете грязным матом поливала.
Монстр вылез из души, поражая плоть больного,
Не узнает больной любви врача, не вспомнит
мира земного».
В открытой жизни, где существует даже несправедливое судопроизводство, за такие побои можно было привлечь к ответственности, конечно, если пострадавший имел бы при себе здравомыслящий мозг и был способен обратиться в соответствующие инстанции. В закрытой жизни все списывается как старый ненужный инвентарь. Здесь лечим и здесь же калечим. Государство заботится о благе человека. А где грань в определении – человек или не человек? Наверное, забор психиатрической больницы является этой гранью.
Главное – чтобы государство отчисляло финансы на определенные функции. А финансы – это жизнь. Это средства для существования, прежде всего, чиновников-самодуров, которые, обладая властью, могут неугодных наказать, а лицам из высших инстанций не брезгуют полизывать пятки.
