– Что вы говорите… – проговорил врач тихо, чуть ли не себе под нос
Раздражение исчезло мгновенно, появилась заинтересованность, а с ней и тревожность. Смертей, из-за которых Пушков мог обратиться к Яковлеву, в городе давно не происходило.
– И кто же? – спросил наконец Петр Петрович.
– Масленников. Священник.
Врач и ассистентка переглянулись. Пистимея, которая в присутствии Пушкова всегда закрывала собой буфет с иконами, в ужасе прикрыла рот ладонью. Петр Петрович тоже чуть не поддался нахлынувшему неприятному чувству, но вовремя собрался.
– У вас случайно лишней пары варежек или хотя бы перчаток не найдется? – неожиданно спросил Пушков.
– Нет, а с вашими что?
– Да как в землю провалились. С самого утра найти их не могу.
Яковлев смирился с тем, что некоторыми принципами вроде завтрака можно пожертвовать, и коротко сказал:
– Поехали.
У храма, куда вскоре прибыли врач и молодой начальник милиции, уже столпились люди, которых с переменным успехом сдерживали немногочисленные подчиненные Пушкова. Толпа из пары десятков жителей плакала, скрипела свежевыпавшим снегом и выпускала пар. Женщины рыдали навзрыд, отворачиваясь от места, где находилось тело. Мужики смиренно молчали, опустив шапки.
– Сюда, Петр Петрович, – Пушков показал рукой в сторону оврага, что располагался под стенами колокольни. Там, в самом низу, уже припорошенный, с выглядывающей из-под снега посиневшей кожей лежал мертвый отец Георгий. В миру и в особой картотеке Пушкова значащийся как Георгий Масленников. Одет он был в грязный изношенный полушубок, шапки на нем не было, отчего седые волосы лежали растрепанными на снегу и лице покойника.
Постоянно проваливаясь ногами в снег, Петр Петрович добрался до трупа, наполовину откопанного двумя милиционерами из сугроба. Лицо провалилось будто по инерции от удара. Из приоткрытого рта виднелась застывшая струйка темной крови, растворившаяся где-то в густой бороде. Руки с изрезанными ладонями смотрели в стороны.
Подняв взгляд на колокольню, выследив четкую вертикальную траекторию, Яковлев снова вернулся к телу. «Без вариантов,» – заключил он.
– Я так понимаю, вам уже ясно, что случилось, Евгений Максимович? – обратился врач к только подошедшему начальнику. Тот из-за невысокого роста пробирался через сугробы с трудом.
– Ясно как день. Напился, разбил окно, проник внутрь, поднялся на колокольню, разбудил половину города после чего сорвался вниз, – разложил по полочкам Пушков. – То грозился спалить мне там все, а вот нате – допрыгался.
Петр Петрович со стыдом вспомнил, как ночью с радостью дождался последнего удара колокола, пытаясь уснуть. Оправдываясь, врач напомнил себе, что Масленников давно перестал быть тем, кем являлся до закрытия храма. Бывший священник жил неподалеку и наблюдал, как большевики превращали храм в продовольственный склад, вытаскивая все ценное. Спившийся, больше походивший на бродягу, чем на священника, он только давал повод Пушкову с его псами унизить и без того всюду гонимую церковь в глазах горожан. Итог был предсказуем. Но не такой нелепый и трагичный.
Раздумья врача прервал неразборчивый шепот сбоку: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго…» Петр Петрович повернулся и увидел даже не молодого, а юного милиционера. Тот с мокрыми от слез глазами смотрел на священника, проговаривал едва слышно молитву: «Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего Георгия». Яковлев увидел, как милиционер хотел перекреститься, но того остановил напарник, что стоял рядом, ткнув локтем в бок.
