– Мне черного хлеба.
– На все?
Я не знала, что это значит, но сказала, что да, на все. Раз она спрашивает, значит, она лучше знает.
– А что ж тебе сеточку-то не дала мама?
Буханок было много: я вытянула руки, и она уложила мне на них все эти буханки, сказав что-то про молодых мамаш. Четыре или пять, я думаю. Нести было тяжело, пришлось положить буханки на траву рядом с тротуаром и, маленькими перебежками, каждый раз перенося по две и оглядываясь, чтобы их не взяли, продвигаться к дому.
Папа очень смеялся и хвалил меня за сообразительность.
В следующий раз мама строго наказала:
– Сегодня в нашем магазине будут давать масло. Никуда не убегай, а как тетя Зоя скажет, что привезли, беги и купи.
За маслом выстроилась большая очередь. Я стояла, смотрела на портрет Хрущева, вывешенный на стене, и радовалась: вот я куплю масло (давали какой-то маленький кусок – грамм сто, наверное, тщательно взвешивая), и мама похвалит меня и порадуется. Но когда моя очередь почти подошла, впереди стоящая женщина потихонечку попросила меня сказать, что я с ней. Я не поняла зачем, но согласилась. Получив двойную порцию, она быстро ушла, а меня просто прогнали из очереди, сказав, что я слишком умная, хочу отовариться второй раз.
– Вроде бы большая уже, а поручить ничего нельзя! – с досадой сказала мама вечером.
Папа служил хорошо, получил звание капитана, нам дали отдельную жилплощадь: дом был похож на барак, но все-таки, бараком он не был, а состоял из четырех квартир с отдельными входами. Было две улицы таких домов для офицеров: Первая Коммунальная, Вторая Коммунальная, позже построили и третью.
Наша квартира состояла из комнаты в шестнадцать квадратных метров, маленькой кухоньки с печкой, холодной прихожей и прилегающим к ней сарайчиком. Водопроводная колонка недалеко – перед крыльцом, дощатый туалет – один на два дома метрах в пятидесяти, и участок земли под огород.
Параллельно нашей улице пролегала другая, с красивыми двухэтажными домиками под красными черепичными крышами и с искусно застекленными верандами, их называли «финскими». Построены они были немецкими военнопленными. Я всегда мечтала побывать в одном из них, они казались какими-то сказочными среди местных домов. Удивительно, откуда взялась черепица в тех краях. Это была во всем городе только одна улица домов в пятнадцать.
Тем не менее мы были счастливы – после всех скитаний по съемным квартирам оказаться в собственном жилье!
Прямо за Второй Коммунальной начинался военный аэродром. Сама улица после дождя была непроходимой – огромные лужи, грязь – жирный чернозем прилипал к обуви, редкие машины буксовали. Зимой улица была засыпана снегом, зато летом… летом было раздолье. Мы играли на крыльце дома или уходили на кукурузное поле, там срывали початки и делали из них кукол, раскрашивая им лица и заплетая косы, пока нас не прогоняли владельцы. Вечером играли в прятки, папа часто играл с нами и всегда хорошо прятался, я тоже старалась находить новые места. Однажды мы с подружкой спрятались у соседа в малиннике. Нас не могли найти, а мы сидели, рвали чужую малину и тихонечко посмеивались над теми, кто нас ищет.
Вдруг раздался грозный голос соседа (мы его боялись):
– А ну вылезай! Кто там сидит?
Он полез в свою малину, мы в ужасе рванули через колючие кусты, раздирая ноги и платья, а он погнался за нами с разводным ключом.
