Трахнуть. Вот интересно. Алине никак не объяснить – только ходишь по кругу в одних и тех же словах.
«…Это дурдом, это крышеснос, это безумие какое-то; он меня знает, меня понимает, все обо мне понимает и понимает, что характерно, даже без слов! Сначала он смотрит на меня через стол в ресторане, такие глаза, и меня уже начинает потряхивать, а потом уже просто летишь с ним с горы, с ним вместе, и всегда так… И он – то нежный, то грубый, и всегда – разный…»
«Да он просто опытный старый валенок, вот и все. И – ага, еще бы у него на тебя не стояло, – ты ему в дочери годишься. Где он еще такой свежачок найдет…»
«Купит, Алина…»
«Ну пусть пойдет и купит! Думаешь, он не понимает разницы между шлюхой почасовой и девчонкой влюбленной? Ты плохо о нем думаешь тогда. Всё этот твой бандос…»
«Он не бандос…»
«… понимает, как мне кажется. А что касается ресторана… Самцы очень многих животных ради совокупления приносят добычу самке… Это действительно ритуал, действующий на подсознательном уровне. Ты очень сильно влюбилась, как я посмотрю…»
Он приходил на свидания – свежий, благоухающий, всегда очень просто, но дорого одетый, они встречались глазами и немедленно начинали улыбаться друг другу безо всякой причины. И в ресторане они тоже молча смотрели друг на друга через столик и улыбались. Лена видела себя как будто со стороны, понимала, что она вся светится радостью, понимала, что Олегу приятно это видеть, и от этого еще больше заряжалась своей эйфорией.
Она спрашивала его: «Как твои дела, как бизнес?» Он отвечал, привычно сжимая губы, пряча улыбку: «Нормально дела»; cмотрел на нее – ласково, немного иронично, и его соболиные брови чуть вздрагивали игриво: «Даже – поперло…» Лена, забывая дышать, понимала это по-своему и так и ела его глазами… Блаженно улыбаясь, думала про себя: «Какая ж я дура… слава богу».
Она обожала его запах и не находила у него плохих привычек, да и вовсе была на краю счастья: Олег не курил, не напивался, не матерился даже в шутку, не рассказывал пошлые анекдоты, не ревновал к кому попало… («Ты не куришь? – Нет. – А тогда, в оранжерее? курил же…» Олег усмехался, тер вдруг зарозовевшее лицо ладонью, а Лена смотрела: чего это он, смутился, что ли? «Я ждал. Когда придешь…» и она умилялась почти до слез тому, что он – ждал…) Иногда за его спиной иные ресторанные посетители игриво подмигивали ей, на что она поначалу обескураженно опускала глаза: ей казалось, что это неприлично, а Олег только улыбался еще шире, и молчал. Подмигивающих он, что называется, «в упор не видел». А стоило Лене отлучиться в туалет, как по возвращении уже она обнаруживала, что Олег внимательно изучает еду на своей тарелке, а возле него стоит или уже сидит какая-нибудь разряженная дама или девица… Лена подходила, он издалека ее замечал, смотрел нетерпеливо и говорил: «Наконец-то…» Дама (или девица) мерила подошедшую взглядом и оскорбленно отходила, покачивая бедрами.
Лена садилась, и они вновь смотрели друг на друга. Пить, есть, говорить Лене совершенно не хотелось, она смотрела на смугловатое лицо, мощную гордую шею, сильную руку с часами (красивые, дорогие), на широкие плечи, распирающие пиджак и на то, как он чуть покусывает нижнюю губу… Лена таяла. На его тихое, медленное: «Ну, что, поехали… куда-нибудь…» она была в состоянии только кивнуть. Он снова сжимал губы, пряча улыбку, быстро вставал из-за стола и подавал ей горячую жесткую руку. Не отдавать ее, не отпускать; отпустить на пять секунд, чтобы одеть поданный им плащ и снова взять его руку, и держать ее в такси, и отпустить только в номере гостиницы и только для того, чтобы обнять его и ощутить эти горячие руки уже на своем теле…
