Он склонился над безмолвной грудой, и в его бессмертной руке вдруг мелькнуло короткое яркое лезвие. Он подсунул ногу под тушу, и я с изумлением увидел, что и на его ноге тоже были крылья, как и на шляпе. Гермес отсек кусок обугленной шеи, и еще один – с головы гидры, которая, хотя и мертвая, еще держалась на шее. Эти ужасные трофеи тут же исчезли, как и нож, где-то в складках одежды или в рукаве бога.
Стало ясно, что Гермес в своей божественной уверенности счел нашу встречу законченной. Я не был особенно потрясен его появлением, а уж он словно вовсе не был удивлен моим деянием. Он изящным движением вынул шест из воды, поверхность которой с приближением ночи наливалась чернотой. Последние лучи солнца уже угасли, и тьма окутала лик бога. Но он еще не закончил разговора со мной.
– Помни, Геракл, что я сказал тебе о вепре. Когда ты привезешь его в Иолк, я снова буду говорить с тобой. Клянешься ли ты, что доставишь его туда?
– Если мой отец действительно этого хочет, то клянусь, что приложу все усилия.
Я хотел было уже задать следующий вопрос, но бог отвернулся от меня, и я понял, что это бесполезно.
Вестник повел свою лодку прочь, держа шест обеими руками, и каким-то образом исчез среди редких чахлых стволов деревьев, торчавших в темной воде, поскольку больше я не видел ни его, ни лодки.
– А когда я увижу моего отца? – крикнул я ему вслед.
Ответа не было.
Я крикнул громче:
– Если уж меня нанимают выполнить работу, я имею право узнать, что я получу в награду! Я знаю, ты сказал – «больше, чем я могу вообразить», и это звучит очень заманчиво, но все-таки…
Я замолк, потому что не было смысла кричать в пустоту.
Первое дыхание настоящей зимы настигло нас с Энкидом, когда мы упорно лезли в горы. Нам сказали, что именно там и надо искать кентавров, но пока мы не встретили ни единого отпечатка копыта хотя бы одного представителя этой легендарной расы, не говоря уже о том, что мы и понятия не имели, где искать этого самого Фола. Снова и снова я сожалел о том, что не заставил Гермеса рассказать поподробнее. И снова и снова я задумывался, не показал ли я себя полнейшим дураком, согласившись на то поручение, которое дал мне Гермес.
Что до моего решения посмотреть в глаза отцу и задать ему пару вопросов, то здесь моя неудача была полнейшей, так что мне даже и думать об этом было больно. Я не отказался от этой мысли, но не сделал ничего, чтобы достигнуть своей цели.
С той поры, как я убил гидру, превратив ее в рыбий корм, и Гермес унес куски плоти твари, прошло несколько недель. Мы с Энкидом с благодарностью приняли еду и одежду в награду от людей, наблюдавших за сражением.
В тот день мы брели по горной дороге, руководствуясь единственным указанием о том, где мы можем отыскать Фола. Мое постоянное беспокойство усугублялось тем, что мы уходили все дальше и дальше от горы Эриманф, где нам предстояло затравить вепря.
Наша новая одежда оказалась потеплее той, что была разорвана в клочья в сражении с Гидрой. Но мы удалялись от теплых равнин, а какова бывает настоящая зима в горах, мы и понятия не имели, и потому всякий раз, как мы останавливались, нас начинала бить дрожь.
Мой племянник, стуча от холода зубами, спрашивал меня:
– А кентавры говорят на том же языке, что и мы?
– Не удивлюсь, если Фол и с десяток других разговаривают по-нашему. Я слышал, что некоторые из их расы – весьма просвещенные существа.
