–Мамка, мамка, не плачь, – Егорка обнял её, но она испуганно отстранилась, подобрала с нетопленной печки сумочку, и рыдая протянула ее Егорке.
Давно назрел голод в семье, мать молчала некоторое время, недоедала, мучилась, но не могла решиться отправить старших побираться, выгнать их из родного дома, куда глаза глядят! На смерть, на улицу! Но, время настало, мать её старуха начинала пухнуть от голода, земля не кормила, денег не хватало. Непомерный женский труд лишил её сил физических, истощил её, иссушил, а затем и высушил её моральные силы – силы матери.
–Сшила тебе, сумочку, – перевесив её через плече, она обняла сына, – иди, с богом, не задерживайся.
Мальчик не решался. Тогда старшая сестра схватила его за руки и вывела из дома. На лавочке под низким единственным окном, находящимся почти у самой земли, сидела грустная и заспанная старуха, у неё отказывали ноги, и она передвигалась держась за стены и помогая себе двумя срубленными, даже не отесанными палками.
–Идем, дурачок! – выругалась на него сестра, – сказали, идти, значит надо идти!
–А я не хочу уходить! Кать, не хочу, не надо!– мальчик тянул её за руку обратно в дом, заплакал.
–Дурачок ты, – заключила она.
–А братишки? – Егорка плакал, – к мамке хочу! Пусти! – бился он.
–Братишек то куда? Ты за ними будешь присматривать? Идем, идем! Они не дойдут, маленькие! Не дойдут, говорю! – она резко подняла его за руку и поставила на ноги.
Егорка подчинился. Они тихо зашагали вперед.
–Куда мы? Кать? – мальчик вытер слезы, осмотрел пустую сумку.
–К тетке, за солью, – сухо ответила сестра.
–Это к какой? – не возмутился мальчик, – к какой тетке?
–К той, которая в *** живет, – понял?
–Да, – она злая, – Егорка её не любил, – старая ведьма! И к ней ты меня тащишь?
–Тебе то что, соль тоже злая? Заткнись, и помалкивай дорогой всей! А то оттащу тебя в лес, или в поле и брошу! Я тебе не мамка! Цацкаться не буду с тобой!
Егорка сорвался с места и устремился обратно в деревню, сестра в ярости провожала его глазами и бросилась за ним. Мальчик с рыданием ворвался в землянку и кинулся к сидевшей у окна матери, в ее объятии. Долго рыдал он, не отрываясь от юбки, пока сестра не не отбила его и силой не вывела из дома.
К вечеру они добрались до старого деревянного дома, расположенного на краю деревни ***. Дом стоял, чуть покосившись набок, забор из кольев упал и сгнил, ставни были закрыты всегда, старые петли их давно проржавели, а фундамент ушел под землю в чернозем.
В деревне *** все дома были такими, некоторые, потеряв последнего жильца, стояли опустевшими и заросшими. У мальчика болели ноги от непривычки, он шел босиком, осторожно ступая там, где начинались камни известняка. В эту самую деревню понемногу закрадывался голод, ее начинали покидать особо бедные люди, как и Егорка после, в надежде, что все то, что с ними началось, закончится быстро, и они вернутся домой, заведут огород, и будут сажать вкусную свеклу, о картошке они и мечтать боялись, даже и толком не знали, как она выглядит, и боялись ее, заморское чудо.
–Мне холодно, – мальчик обратился к молчавшей сестре, он озяб, колени у него тряслись.
–Молчи, уже пришли, – злобно ответила она, – что не терпится? Так ты терпи!
Катя постучалась в деревянную дверь.
Никто не отвечал. Она постучалась сильнее, и чьи-то шуршащие шаги послышались за дверью.
–Вот видишь, дурачок, я же говорила, нас впустят, – улыбнулась она.
