Далее мне предложили признать предположение, извиниться и отозвать вызов. Я помотал лицом.
- Тогда участники могут обратиться к Перуну! – молвил мой ректор.
Я поклонился камню и поклялся посвятить жертвенную кровь божеству. Мой соперник не обернулся к валуну – для священника тот не существовал.
- Я взял дуэльные шпаги, - сказал мой ректор, открыв футляр. – Клянусь, что они не заговорены. Вызванный участник выбирает первый.
Мой противник небрежно взял один клинок, а я схватил другой.
- Сходитесь! – молвил второй секундант.
Мы подняли шпаги остриями вверх, держа их у груди, и подошли друг к другу на два шага.
- Начали! – крикнул мой ректор.
Мой противник начал опускать шпагу и улыбнулся. А я просто ударил его в переносицу. Он не успел понять, что это было. Да никто не понял, отчего он упал навзничь с блаженной улыбкой на бородатом лице.
Ну, не видел я смысла в поединке. Не просто так я слушал взрывы в стволах… и напуган был сверх меры, пусть по мне и не скажешь. Я посмотрел на труп и проговорил:
- Мы пойдём?
- Только шпагу отдай, - напомнил член епархии.
- Положи на камень Перуна, - сказал ректор. – Ты обещал.
- Раньше бы потребовали отделить голову! – проворчал Мухаммед.
- То раньше, - мягко сказал генерал. – Теперь по желанию.
Я стряхнул странную оторопь, положил шпагу на Перунов камень, поклонился и пошёл к машине. Авдей и Мухаммед невозмутимо пошли за мной.
Дома я расцеловал Миланью в раскисшие от слёз щёчки. Прошёл в спальню, присел на кровать и велел Кате просыпаться. Она протёрла глазки, уставившись на грустного меня.
- Всё кончилось, я победил, - сказал я нежно.
Катя сначала открыла ротик и зависла на целую секунду. Потом прикрыла рот и деловито проговорила:
- Тогда порабощай меня! Быстрее! Я этого хочу!
Вот никогда не умел отказывать красивым девчонкам…
***
Отто Штанмайер обнаружил в жизни странный парадокс. Казалось бы, после величайшего в учёной жизни фиаско у него остались лишь заботы о сносном существовании – горячая жена студентка, уютный дом и вкусная еда. Но всё это завязано с занимаемой им должностью, а чтоб и дальше её занимать, требуется неудачу затереть, засекретить. И он вдруг обнаружил, что секретить фиаско так же интересно, как к нему стремиться.
Вот и магическая Гардарика в теме. Ну, по его предположениям. Хотя все знают им цену…
Потому профессор первым делом приблизил неугомонного Дитриха. Этот красавец с горящими глазами способен многое откопать, если его оставить без надзора. Пусть роет под его чутким руководством и согласно параграфам инструкции.
Дитриха мало было включить в новый проект и опутать условиями, ему требовалась задача. Профессор не стал с ним лукавить, да с магом это весьма затруднительно. Потому пригласил молодого доцента к себе в кабинет, и когда тот с видом победителя развалился в гостевом кресле у стола, зашёл с бубен:
- Вы часто себя спрашиваете, почему сам Штанмайер не предвидел натяжку в применении теоремы Лобачевского-Кирхгофа в своём построении…
Дитрих важно кивнул большим носом.
- Давайте представим, что вы задали этот вопрос мне, и я вам отвечаю. Всё дело в том, дорогой Дитрих, что теорему эту я притянул от фонаря.
Доцент принялся разглядывать его с нескрываемым интересом.
- Посудите сами, - профессор скупо улыбнулся. – Проект наш не имел грифа «секретно», я мог лишь ограничить к нему доступ непосвящённых в университете. Но посвящённых набиралось слишком много, и всем им я должен представить некое научное обоснование. Ну, не могу я вывалить коллегам интуицию, озарения или предчувствия! Потому и скормил им теорему Лобачевского-Кирхгофа о тождественности сути.
