Феодорит во все глаза смотрел на побоище. Русских ратников было не больше, чем свеев, скорее меньше. Но варяги были смяты и обезумлены внезапностью предутреннего нападения. Они чаяли себя в безопасности на островах и едва ли сторожились все дни, что стояли здесь.
Нынче, в свой седьмой день на Кузовах, Феодорит ждал какого-то исхода, но тоже не мыслил, что будет так: громовито, раскатисто, стремительно, яростно. Свеи сбивались в жалкие горстки и принимали с бою лютую смерть от сабель, чеканов, кистеней. Светлая кромка прибоя у стана заалела от крови.
Насады, отстреляв запас ядер, неторопливо приближались к разбитым, лежащим на воде вповалку, будто загульные пьяницы, шнякам.
Инок спустился по едва натоптанной тропке ниже. Он стоял в рост, не скрываясь, на мшистой плеши. Его могли принять издали за чужака и снять стрелой из лука. Он не страшился этого. Бойня на берегу заставила его страдать. В ней, как в капле воды, содержалось все море людских страстей. Как в малой персти – вся горечь взбунтовавшегося земного праха.
Он перебрался еще ниже по голым каменным панцирям с ёрником в щелях. Здесь уже слышался гул стонов, хруст ломаемой человечьей плоти.
Какому-то свею удалось вырваться из тисков бойни. Он бежал наверх, карабкался, падал на четвереньки, цеплялся и опять бежал. Вдогонку пустился ратник в стеганом кафтане и шапке – некольчужный, бесшлемный, с одной только саблей. Узнав его, Феодорит порывисто бросился навстречу обоим.
Варяг-беглец выбился из сил и пал ничком меж кустов цветущего вереска. Преследователь, бежавший быстрее, как горный зверь, в несколько мгновений настиг его и занес для удара клинок.
– Стой, Митрофан! Не убивай!
Феодорит остановился поодаль, громко дыша. Затверделое лицо с тяжелым взором яснее ясного говорило: он готов безоружным броситься на мальчишку, если тот сделает неверное движение.
– Тебе что с того? – грубо крикнул отрок. – Убирайся, чернец. Это не твоя битва.
– Возьми его в плен. У него же нет оружия.
– Вон там его меч, – Митроха презрительно кивнул под гору, – обронил, когда скакал, как заяц.
Свей пошевелился и опасливо перевернулся набок. Увидев мальчишку, а сзади еще одного, сел и, торопясь, заговорил на своем каркающем языке. Тыкал пальцем в грудь, показывал на разгромленный стан, где затухало побоище, отвергающе тряс головой. Молил Митроху взглядом.
– Видишь, он говорит, что не хотел плыть сюда, – вольно перетолмачил инок.
– Тошно мне от твоей жалостливости, Федорка, – процедил Митроха. – Веревка есть? Принеси. Вязать его буду.
– Я быстро!
Феодорит заспешил к убежищу наверху.
Когда он вернулся, Митрофан стоял над мертвым телом и задумчиво обтирал саблю пуком травы. Горло варяга густо кровянело.
– Зачем? – Инок пятился, непонимающе глядя на труп. – Ты…
– Не кудахчи, Федорка. – Мальчишка зло сплюнул под ноги и обернулся к берегу. Резко выбросил вперед руку с клинком. – Смотри, это я сделал! Я прорвался через туман и скалы, чуть не сдохнув там. Я привел рать. Я отомстил за Хабара. А ты мне говоришь – зачем? Дядька Иван, сотенный голова, запретил мне вылезать с лодьи. Да что мне его слова? А тебя я вовсе ничем зову и ни во что кладу.
Он обошел кругом мертвеца и запрыгал по камням вниз.
Где-то еще добивали остатки свеев, но бой уже прогорел до дна. Ратники выносили своих раненых, сгоняли в одно место взятых в полон, подбирали оружие, рубили клинками уцелевшие свейские шатры.
