Девка-холопка перекусила хвост нитки и ловко вдела в иглу новую.
– Щастлива боярышня-от наша! За мужем, за боярином в Москови дородно жить будет, в палатах богатяшших…
– Скольки ж это от Колмогор до Москови? – подняла голову от шитья другая девка. – Верст-та тышшу але поболе?
– Эка даль. Аки сирота тамо будет, – жалостливо вздохнула третья. – Отца-то с матерью ужо не видать. А быват, забижать почнет родня московска? Кто нашу горлицу пригреет?..
– Ну цего брешешь-то, Марфутка? На-ко помолци, – окоротила ее первая девка, подшивавшая подол сарафана у грустившей на высоком сиденьице боярышни. – Муж-то рази женку не пригрет? Да ешшо какая тут тебе сирота? Наша Алена Акинфовна вона скольки приданова повезет тудысь!
Она махнула рукой с иголкой на большой отверстый ларь с вываленной прямо на пол горой одежи: сарафанов, летников, опашней, шугаев, шушунов, из бархату, атласу, зендени, сукмани, тафтяных, мухояровых, с меховой оторочкой, серебряными и стеклянными пуговками, с жемчужной вышивкой, с золотым шитьем.
Из глаз хозяйки девичьей светелки полились мокрые дорожки. Холопка, бросив подол с иглой, выхватила из рукава утиральник и бросилась промокать ей лицо.
– А слезыньки-то рано лить, боярышня, – принялась выговаривать госпоже. – Двои седмицы до Петропавла ешшо в девках ходить, воля девицья разлелееццо ешшо. На девишнике невестину жалостницу с подружками потягнете, а ноне никако нельзя. Ноне опосле обеду сваты жениховы придут, смотреть будут товар для купца свово, высматривать невестушку нашу белояру, дородну красу нашу, ненаглядну. А коли опухшо личико увидят да жениху обскажут про Несмеяну Заплаканну, вдруг он да раздумат жениться-от?..
– А разве не сговорено еще, Агапка? – Девица схватила холопку за руку, взволновавшись надеждой. – Впрямь ли может передумать? Уж я бы тогда и расстаралась не глянуться-то сватам!
– Ии, Алена Акинфовна, – будто даже обиделась Агапка, – как же не сговорено, когдысь ешшо зимой отцы ваши уладились. А сватам положено, как без сватов. Да грех тако думать-то, боярышня. Жених-от у нас справной, пригож молодеч, роду боярскова…
– Я сама из боярского роду, – вскинула подбородок Алена Акинфиевна. – Дед мой на новгородском вече сидел. А в ихнем роду боярство сто лет как быльем поросло… И надо ж было ему в церкве-то меня углядеть! – Невеста снова поникла. – А я-то и не знаю, каков сам, не видала толком. Да что и знать – нелюб он мне сразу!
– Анде, так-то ужо сразу? – округлила очи Агапка, снова откусила нитку и подхватилась с полу.
Раскрыла на поставце скрыню-невеличку, расцвеченную узорами, полюбовалась вынутыми серьгами из поморского жемчуга. В каждой висюльке было по редкостной черной жемчужине, увенчивавшей розово-сиреневые нанизи.
Агапка отодвинула девку, убиравшую косу невесты лентами, и приложила серьги к ушкам госпожи. Тут же под нос Алене Акинфиевне сунули зеркальце.
– А он-то ждет не дождецце, когдысь его дроля любая с ним под венеч станет! Дары-от каки засылат!
Хозяйка равнодушно отринула и зеркальце, и серьги. Холопка с укором спрятала женихов подарок в скрыню:
