Руссиш/Дойч. Семейная история - страница 4

– Готовиться потребно к худшему, – как бы невзначай, вроде для себя самой, тихонько пробормотала повитуха.

Авдотья уже не стонала, а вопила из последних сил. Игнатий не смог сдержать слёз. Заревели и дети. Стрелки часов приближались к полуночи.

И вот как раз в тот момент, когда монарх в Царском Селе молча выслушал доклад и, скрепя благородное сердце, одобрил неблаговидные, но вынужденные намерения своего министра на завтрашний день, роженица неистово заорала благим матом, детей тут же отправили в сени, и несколькими минутами спустя население Российской империи, число верноподданных Его Величества Николая Второго Романова, увеличилось на одну единицу Все вздохнули.

Но когда спустя мгновения открыла Авдотья опухшие глаза и окинула испытующим взглядом повитуху, сразу почувствовала что-то неладное.

– Кто у меня? – еле слышно выдавила она. – Пошто не кричит?

– Мальчонка, родная, сынок… Да вот только штой-то не так с им… Я всё вроде ладно, как предписано, сделала, пуповина, правда, вокруг шейки чуток заплутамши была, случалось такое и прежде, так я её осторожненько, штоб не поранить младенца, ниткой льняной перетянула… Вины моей здесь никакой…

Превозмогая боль, привстала Авдотья с полати, увидала рядышком на столе маленькое дрожащее тельце, покрытое большими желтовато-синеватыми пятнами. Новорождённый не кричал, но издавал слабые хрипы и постоянно сучил ручками и ножками, вертя головкой.

– Что делают-то в таких случаях, Степанида? – произнёс вконец растерявшийся супруг. – Выживет малой?

– Так не фельшир я, родов таких у меня отродясь не было. Может, в печи насиженной пропечь, раз как-то пришлось испробовать. Ребёнок, он ведь у матери в нутре привык к одному, а выходит на свет другой. Надобно поместить его как бы в ту жись его прежнюю, дородовую.

Так и сделали, «припекли» младенца в печи, но лучше тому не стало. Он продолжал лежать с закрытыми глазами и тяжело, с подхрипыванием дышать, дрожа всем тельцем, несмотря на тёплые пелёнки.

– Видать, придётся тебе, Ильич, отправиться в Кудыщи, за фельширом Никодимом Петровичем, он один-оди-

нёшенек, авось подсобить в силе, а не выйдет до завтраго, знать не судьба, бог дал, бог взял.

С судьбой Игнат Селижаров знаком был не понаслышке. Жена его Авдотья до этого рожала девять раз, вот только к сегодняшнему дню выжили всего трое детишек – две старшие девочки Лида и Нюша да следовавший за ними сынок Максим. Шестеро других померли, кто сразу после рождения, кто от болезней в возрасте от одного до трёх лет. Авдотья после последней потери отпрысков своих так и говорила:

– Непригодна я, видать, стала, Игнатий, для произведения потомства здорового. Да и годы уже не те, скоро сорок стукнет.

Уразумел это и супруг её верный, любимый. Только хотелось ему непременно ещё одного сынишку в подмогу. Хозяйство разрасталось, крайне требовались ещё одни мужские руки. Задуманный малыш должен был поставить точку в наращивании количественного состава селижаровского семейства.

Кудыщи так Кудыщи. Делать нечего, хоть и темно. На дворе пурга жуткая, ни зги не видно, ветрюга волком воет. Да и время больно нехорошее, ночь на воскресенье. Люди на отдых настраиваются, а ехать-то надобно и как можно быстрее. Промедление смерти подобно, смерти его дорогого сына, рождения которого Игнат дожидался больше всего на свете. Запряг он в сани лошадь и отправился в путь.