Русские поэты 20 века. Люди и судьбы - страница 7

«Пастернак ведь тоже чужой, – сказал как то Фадеев, перелистывая стихи Осипа Мандельштама, – и все-таки он как-то ближе к нам и с ним на чем-то можно сойтись…». Вдобавок для начальников-писателей Б.Л. был своим домашним, чисто московским явлением, дачником с внутренним органом понимания природы.

Новый творческий подъем приходит к Пастернаку лишь весной 1941 года: именно этой весной датированы девять его стихотворных шедевров.

А возродила его к жизни (после «большого террора» и краха всех ценностей гуманизма) окружающая природа – неизменная и главная его Муза (как у А.Блока – Россия).

А.Ахматова именно Природу называла Невестой, Возлюбленной, Женой и Вдовой Пастернака. По ее мнению, пастернаковские стихи написаны «до Шестого дня, когда Бог создал человека. Поэтому человека в них нет. Все, что угодно: грозы, леса, хаос, но не люди. Иногда, правда, показывается сам поэт; но людей он не создает вообще».

Полоса удушья для поэта кончилась. Вновь началась творческая жизнь. Стих стал более прозрачен и классичен. И, может быть, это – вершина русской лирики ХХ века:

Глухая пора листопада.

Последних гусей косяки.

Расстраиваться не надо:

У страха глаза велики.

Пусть ветер, рябину занянчив,

Пугает ее перед сном.

Порядок творенья обманчив,

Как сказка с хорошим концом…

Торжественное затишье,

Оправленное в резьбу,

Похоже на четверостишье

О спящей царевне в гробу.

И белому мертвому царству,

Бросавшему мысленно в дрожь,

Я тихо шепчу: «Благодарствуй,

Ты больше, чем просят, даешь».

Иней

1941

Произошла полная перестройка поэтического стиля. Она неизбежна, и в этом были несомненные достижения. Вместе с тем, не стоит игнорировать и замечания некоторых критиков о том, что «неслыханная простота поэта стоит на пороге примитива». (8)

К этому времени Пастернаку уже за 50 – возраст, в котором любой поэт становится «немного смешным». Но и это – всего лишь одно из проявлений его лирического возрождения, подготовленного в 1930-е годы и пришедшего накануне войны.

Окрыленный этой новой «творческой силой», он говорил в июне 1941 года той же А.Ахматовой: «Это только начало – я распишусь…».

Но тут – вновь вмешался «рок событий»…

В военное лихолетье Пастернак вместе с рядом других советских литераторов эвакуирован в Чистополь. В эвакуации находилась и его жена Зинаида Николаевна, имея на руках младшего сына Пастернака – Леонида (1938-1976) и двух своих пасынков (один из которых тяжело болел).

Цензурный режим тогда несколько (и ненадолго) смягчился, и за годы войны выходят два небольших пастернаковских сборника – «На ранних поездах. Новые стихотворения» (М., 1943. – 52 с. – 3.000 экз.) и «Земной простор. Стихи» (М., 1945. – 48 с. – 10.000 экз.). Но кормят поэта, в основном, переводы и, главным образом, – из В.Шекспира.

Переводческая каторга для него весьма тягостна: она безжалостно съедает время и силы для авторского стихотворчества. И если над «Гамлетом» он работает с увлечением, то перевод «Отелло» делается, по собственному признанию Пастернака, «полубессознательно».

При более чем стесненном личном положении, поэт, тем не менее, из своих средств часто помогает людям, попавшим в гораздо бóльшую беду: например, отправляет деньги ссыльной Ариадне Эфрон – дочери М.Цветаевой…

В январе 1945 года у него началось воспаление плечевого нерва: он «перетрудил» правую руку – болезнь, свойственная не столько писателям, сколько писарям. В результате ему пришлось овладевать навыками письма левой рукой…