Что же до «Повести временных лет», то там сказано так (счёт вёлся от «сотворения мира», и для перевода на новое летоисчисление следует из летописной даты вычесть 5508, что даёт для 6370 года летописи 862 год по новому летоисчислению):
«В лѣто 6367. Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словѣнехъ, на мери, …и на кривичах…
В лѣто 6370. Изъгнаша Варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти, и не бѣ (не было, – С.К.) в нихъ правды, и въста[л] род на род, и быша в нихъ усобицѣ, и воевати почаша сами на ся (друг с другом, – С.К.). И рѣша сами в себѣ: “поищем собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и судил по праву”. И идоша за море къ Варягом, к Русi; … Рѣша (сказали, – С.К.) Руси чюдь, и Словѣни, и Кривичи и вси (весь, – племя, – С.К.): “земля наша велика и обилна, а наряда (порядка, – С.К.) в ней нѣтъ: да поидите княжить и володѣти нами”. И избрашася 3 братья с роды своими, и пояща по собе (взяли с собой, – С.К.) всю Русь и приидоша: старѣйший, Рюрик, сѣде Новѣгородъ, а другий, Синеусъ, на Бѣлѣ-озерѣ, а третий [в] Изборстѣ, Труворъ. И от тѣхъ варягъ прозвалася Руская земля, новугородьци, от рода въряжьска, прежде бо бѣша словѣни…».
Дмитрий Иванович Иловайский, приведя эти слова в 1890 году, далее горько и саркастически замечал: «В целой исторической литературе, наверно, ни одной легенде не посчастливилось, как той, которую мы сейчас выписали. В течение нескольких столетий ей верили и повторяли на тысячу ладов. Целый ряд почтенных тружеников науки потратил много учёности и таланту на то, чтоб объяснить, обставить эту легенду и утвердить её на исторических основаниях; напомним уважаемые имена Байера, Струбе, Миллера, Тунмана, Стриттера, Шлецера, Лерберга, Круга, Френа, Буткова, Погодина и Куника. Тщетно являлись им некоторые противники и с большим или меньшим остроумием возражали на их положения; каковы: Ломоносов, Татищев, Эверс, Нейман, Венелин, Каченовский. Морошкин, Савельев, Надеждин, Максимович и др.».
Среди этих «др.» надо указать прежде всего самого Иловайского, которого считали «корифеем» анти-норманистской теории.
Причём Иловайский перечислил ещё и не всех своих оппонентов – по состоянию на конец XIX века.
Далее он продолжал:
«В области русской историографии поле оставалось доселе за системой скандинавоманов; назовём труды Карамзина, Полевого, Устрялова, Германа, Соловьёва. Не говорим о трудах более дробных, трактующих о норманском периоде и о скандинавском влиянии на русскую жизнь. Что касается западной литературы, там скандинавская система царит без всякой оппозиции; так что если речь заходит о Русском государстве, о начале русской национальности, то они неизбежно связываются с призванием Варягов…».
Когда Иловайский писал это, историкам было известно очень немногое из того, что знаем мы о праславянских археологических культурах сегодня. Тем более не знал о них Нестор, описывавший по прошлым летописям момент призвания Рюрика…
Знания же о праславянских культурах позволяют – при привлечении логики и здравого смысла – от «норманнской», «варяжской» теории русской государственности не оставить камня на камне.
Те защитные сооружения, которые прарусский народ строил век за веком, не построишь без прямой, распространяющейся на немалые территории, верховной власти! Здесь нужна и организация, и авторитет, а при необходимости – и аппарат принуждения.
