Русские в Венеции! Истории про разные события и людей, которых объединила жемчужина Адриатики - страница 3

Впрочем, исполин в честь святого Марка кажется ему родным, напоминая общим впечатлением Успенский собор Московского Кремля, которому Суриков безоговорочно отдает предпочтение. Однако добавляет: «Я всегда себя необыкновенно хорошо чувствую, когда бываю у нас в соборах и на мощеных площадях их: там как-то празднично на душе; так и здесь в Венеции. Поневоле как-то тянет туда»[7].

Незабываемые эмоции вызвал собор и у Виктора Васнецова, прозвавшего его «дивным византийским стариком». К нему, по-восточному золотому, царственно спокойному, по-детски сказочному, пустившему корни в Венеции с XI века, и к Дворцу дожей с ажурной колоннадой и могучими окнами художник радостно бежал на свидания дважды в день, пока гостил в Венеции. Особенным чувством он проникся к главному покровителю города – евангелисту Марку, имя которого бесконечным эхом до сих пор звучит по всей Венеции. По окончании путешествия покидать седых старожилов площади, что сплелись воедино с историей, львами и вековыми камнями, оказалось мучительно. Васнецов прощался с ними, словно с живыми и ставшими уже дорогими людьми преклонного возраста, испытывая жалость и тоску от предстоящей скорой разлуки.

Впрочем, Сан-Марко – и площадь, и собор, зачастую наоборот, – становились местом встреч. Именно в городской базилике под покровительством евангелиста Антон Павлович Чехов случайно столкнулся с Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, все трое были в неописуемом восторге от города и чувствовали опьянение красотой и счастьем в разлитом между каналов воздухе. Врач-писатель считал Венецию культурным раем на земле и любил ее более других городов Италии за радость жизни, блеск, вечера и сводящее с ума очарование. При этом Антон Павлович изливал свои эмоции на бумагу, внешне оставаясь сдержанным, спокойным и даже холодным. Внутри же неизменно бушевал пожар, пламя которого разгоралось сильнее по мере приближения к такой любимой Серениссиме.

Чудо встречи произошло и с уже упомянутым Врубелем – на площади Сан-Марко он увидел потерявшегося ранее спутника по путешествию – художника Самуила Гайдука, что уехал в Венецию один из Вены и гулял по площади, лелея надежду встретить задержавшегося в столице Австрии Михаила Александровича. Его чаяния, к взаимной радости, оправдались.

Конечно, прекрасное место, столь дорогое сердцу русских, не мешало запечатлеть в легкой акварели или написать маслом.

Блестяще это осуществил Валентин Серов. Увиденная им в 1887 году Венеция очаровала, покорила его сердце и изменила живописную манеру, усилив данный Богом талант. Он любовался ее прекрасным мягким утром с россыпью нежных оттенков, наслаждался насыщенными цветами дня, широкими мазками нанесенными на фасады палаццо, бока гондол и гладь каналов, увлекался мечтательными вечерами с бриллиантовыми искрами от света луны и звезд.

В письме своей невесте Ольге Трубниковой он заявил о своем решении относительно творчества: «У меня совершенный дурман в голове, но я уверен, что все, что делалось воображением и рукой художника, – все, все делалось почти в пьяном настроении, оттого они и хороши, эти мастера XVI века Ренессанса. Легко им жилось, беззаботно. Я хочу таким быть – беззаботным; в нынешнем веке пишут все тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного и буду писать только отрадное».

Через некоторое время после возвращения из Италии он создал глашатая импрессионизма, свой знаменитый шедевр, «Девочку с персиками» – портрет юной дочери Веры промышленника Саввы Мамонтова, мецената, владельца Московско-Ярославской железной дороги, – в подмосковной усадьбе, хорошо известной всей художественной среде, – Абрамцево.