Приткнулся он, в конце концов, в той комнате, где стояли колонки. Ребята сидели на тахте, врубали разную музыку и болтали.
– Я три слова на японском знаю, – говорила Бесконечноглупая с хвастающим видом. – «Извините», «спасибо» и «до свидания».
– Ну правильно, чё, – шмыгнул Затылкоблистательный, закинув ногу на ногу и раскачивая гостевой тапкой. – Извиняться, прощаться и благодарить – чё ещё нужно для этого ссаного общества?
– Кстати о японцах: вы слушали совместку Merzow и Boris? – окинул всех взглядом Бородохреновый. – Убойная тема. Я вообще послушал японских нойзовиков – оказывается, Курт Кобейн у них кучу фишек спёр.
– А я Skinny Puppy недавно заслушал, – перебил его Затылкоблистательный. – Они, короче…
– Так. Стоп. Если индастриал – то только Einsturzende Neubauten, – встрял Шелобей (как будто это он всех пригласил). В лицах проступило недоумение. – Как?? Вы не слушали Einsturzende Neubauten??
– Айнштур – чё?
– «Разрушающиеся Новостройки», Бликса Баргельд. Вы чё? Он от Ника Кейва ещё в восьмидесятые свинтил. Да блин, дайте я включу, это надо слышать.
Я улыбнулся и пошёл (уже слышал).
Тоже странствовал уныло: комната, комната, коридор, туалет, кухня. Тихокудрявая предложила мне коктейль «Белый русский». Я не отказался.
Забившись в угол, у холодильника сидела Лида и била ноготочком по стакану: губы – красные, как зимняя заря, рыжие дреды – разлетелись Горгоной: смеётся направо и налево, участвуя в девяти разговорах.
Они планировали поездки, зачем-то преувеличивая свою нищету (как будто до сих пор учатся в университетах), пили вино из пакетиков с трубочками (как детский сок), болтали про Джармуша, Керуака и Боба Дилана – они были битники. Но это был самый грустный вид битников: битники, застрявшие в Москве.
Перегнувшись через пять или шесть нетрезвых тел, я вручил Лиде книжку («Сатана в Горае» Зингера). Перегнувшись через то же количество тел, она сказала «спасибо» и чмокнула меня в щёку.
Лида вернулась к оборванному разговору, а я прихлебнул, облизал кофейные усы и потопал: я странствовал теперь с бокалом.
– Не хочешь пыхнуть? – из кладовки высунулась Щёкообильная и протянула обслюнявленный косячок. За её спиной виднелись голоса (даже весёлые), я мотнул головой, показал большой палец и дальше пошёл.
В самой большой (и самой пустой) комнате, на матрасе – среди воздушных шаров, – лежал Телефонноухий:
– Алло, мам? Да. Да. Мы сидим – и нам хорошо.
В кресле сидел Заторможенноречный (он всем представлялся как рэп-летописец) и говорил девушке, сидевшей на подлокотнике:
– А ещё меня по телевизору показывали….
– Ну! По телевизору каждый может. А вот если б тебя по радио показали…
На балконе всё забито – как на митинг (и все в куртках). Если высунуться в мороз улицы – можно даже различить дымчатый контур МГУ. Я стоял в комнате и через стекло видел, как открываются рты, как запрокидываются головы в смехе. Трудовая неделя – это мучение – кончилась: позвольте же людям насладиться акцизным счастьем!
Теребя эту мысль и всё фланируя, я обнаружил, что стою с пустым бокалом у комнаты, где оставил Шелобея, а оттуда звучит «Промышленная Архитектура».
И разговор. Я вслушался.
– …Не, я Бхагавадгиту не читал, конечно, но эта вся замута с колесом Сансары, по-моему, ничё так, – говорил Затылкоблистательный, уже захмелевший глазами (клюкнули по-богословски). – Выполнил квест – поднялся на ступеньку. Это логично.
