«Дорогая моя Анастасия! – говорилось в письме. – Вот я обустроился в Англии. Учусь морскому делу в навигацкой Академии. Покамест изучаю теорию: при каком ветре какие ставить паруса да как маневрировать, ещё учу, как по солнцу или по звёздам найти на карте место, на котором сейчас корапь. После Пасхи пойдём в поход учиться на практике. А живу я в семье моего однокашника Майкла Ирвина. Дом его в Лондоне, в аглицком стольном граде. Язык ихний я уже хорошо разумею – покуда в Воронеже были да к Москве ехали, господа корабельщики Джон Ден и Осип Най меня обучали.
Прибыл я в Англию, почитай, к Екатеринину дню, а занятия в навигацкой Академии шли уже полным ходом. Но отец Майкла, Роберт Ирвин, с коим наш государь в большой дружбе, поручился за меня, и меня приняли. Сам Роберт Ирвин – дипломат, это что-то вроде нашего дьяка посольского приказа.
А живут тут люди неплохо, только сыро на улице и зимы, как у нас, не бывает, дожди лишь да туманы. Говорят они, что снег ежели на Крещение выпадет, то к Сретению уже и растает.
Улицы у них камнем вымощены, а на улицах грязь. Все помои и мусор, что в доме собирается, из окна на мостовую выкидывают. По улицам бегают крысы да кошки бездомные. Чёрных кошек не любят они и боятся.
И бань здесь нет, я-то к бане привыкший, а тут они раз в месяц моются. В корыто тёплой воды слуги натаскают, и вся семья в этой воде, не меняя её, моется. А семья у них: мистер Роберт и жена его миссис Сара, Майкл и два брата его меньших Том и Джек, а теперь вот и я. А бельё стирают тоже раз в месяц, слуги стирают со щёлоком в холодной воде, а сохнет бельё долго очень, потому как сыро и холодно. Печей у них нет, только камины. А камин пока горит, так греет, а погаснет – и нет тепла.
Вот так здесь и живём. Месяц прошёл, как я тут, по дому, конечно, скучаю, а больше всего по тебе, моя милая Настасьюшка. Снишься ты мне еженощно, моя звёздочка ясная.
На сём закругляюсь я, передавай поклон своему батюшке, Афанасию Силычу, а моим родным я отписал уж отдельно.
Любящий тебя Петруша».
Анастасия ещё два раза перечитала письмо и прижала его к груди. Не забыл её на чужбине суженый и любит.
* * *
Тем временем в нижнем течении Дона при впадении в него Иловли, где река Дон делится на два рукава, в Паншин-городке звенели пилы, стучали топоры. Ломовые лошади, запряжённые в сани, тащили сюда длинные сосновые стволы, мужики на пилораме распускали их на доски, кузнецы ковали скобы и гвозди, дымили котлы со смолой, сучились канаты. На стапелях к кильсонам[3] прилаживались штевни[4] и шпангоуты[5]. Кипела работа на паншинской верфи – строились сразу четыре линейных корабля: «Крепость», «Скорпион», «Флаг» и «Звезда» для Азовского флота.
После взятия крепости Азов в 7204 (1696) году русское государство получило выход к Азовскому, а стало быть, и к Чёрному морю. Это облегчало торговлю с Европой, поскольку северный порт Архангельск мог принимать купцов четыре-пять месяцев в году. Однако Чёрное море неспокойно. И не только штормами грозно – купеческие караваны требовали защиты и от разбойников-пиратов, и от недружественного Крымского ханства, да и от всего Османского государства, хозяйничавшего на Чёрном море. Для этого и строились военные корабли.
Мореходство не ново было для Руси. Ещё в 6415 (907) году князь Вещий Олег со своим войском переплывал на ладьях Понт Эвксинский[6]
