Маэстро Салазар смерил уже переодевшуюся в мужское платье девчонку придирчивым взглядом и вздохнул.
– Не Марта, а Мартин! – укорил он меня. – И, Филипп, тебе не кажется, что её пора сажать на диету?
– Куда-куда меня надо посадить? – насторожилась ведьма.
Уве фыркнул, подавившись, смешком.
– Что ещё? – возмутилась девчонка. – Что я смешного сказала?
– В переводе со староимперского слово «диета» означает «режим питания», – пояснил я Марте. – Маэстро намекает, что ты слишком много кушаешь в последние дни.
– И ничего я не намекаю, я прямо говорю, как есть! – заявил Микаэль.
Ведьма сверкнула льдисто-серыми глазами и зло спросила:
– Тебе жалко, что ли?
– Да ни в жизни! – улыбнулся бретёр. – Но Адалинда откормила тебя до такой степени, что на мальчика ты уже как-то и непохожа.
Уве прекратил давиться смехом и расхохотался в голос, а маэстро Салазар потрепал девчонку по щеке. Та вспыхнула, откинула его руку в сторону и ушла, но перед тем с обидой посмотрела на меня.
– Микаэль, ты к ней несправедлив, – укорил я подручного. – За последние дни она, конечно, немного… округлилась и прибавила в весе, но дело не столько в питании, сколько в эфирном теле. Когда я встретил Марту, оно больше напоминало лохмотья, а сейчас восстановилось и перестало иссушать плоть.
Маэстро Салазар кивнул и вдруг отвесил Уве затрещину.
– Чего ржёшь как сивый мерин? Мотай на ус! Если не приведёшь в порядок энергетические узлы, ничем хорошим для тебя это не закончится.
Школяр потёр затылок и обиженно засопел, но дерзить бретёру не решился; Микаэля он откровенно побаивался.
– Учту, – пробурчал Уве.
– Учти-учти! – кивнул маэстро Салазар и вдруг послал воздушный поцелуй кому-то за нашими спинами.
Я оглянулся и увидел в одном из окон сеньору Белладонну, она погрозила Микаэлю пальцем и скрылась из вида.
– Ну кто бы мог подумать! – озадаченно протянул я.
– Что тебя смущает, Филипп? – с нескрываемой ехидцей поинтересовался маэстро Салазар.
– Смущает меня, дружище, твоя расположенность к её светлости. Не замечал за тобой прежде подобного всепрощения.
– Всепрощение? Фьюи! – присвистнул бретёр. – Не забивай себе голову такой ерундой, Филипп. Я поквитался с Адалиндой за былое, только и всего. – Он подкрутил ус и с некоторой даже гордостью добавил: – Дважды.
– Что – дважды? – не понял Уве.
– Дважды поквитался, – пояснил маэстро Салазар. – Или думаешь, я на такое уже не способен? В старики меня записал?
Школяр покраснел.
– Как можно?! Что вы за человек такой? Её светлость в трауре! Она… она столько сделала для нас! А вы… говорите такое!
– Траур? Ну не знаю, не знаю. Панталоны на Адалинды были отнюдь не чёрные, – добил паренька Микаэль.
Уве развернулся и порывисто зашагал прочь, тогда бретёр обратился ко мне.
– Ох уж этот юношеский максимализм!
Я махнул рукой.
– Жги, Микаэль. Не сдерживай себя!
– В смысле? – Маэстро Салазар склонил голову набок. – О чём ты, Филипп?
– Сначала ты до крайности раздраконил Марту, затем плюнул в душу Уве. Теперь, надо понимать, пришла моя очередь. Разве нет?
Микаэль лишь фыркнул и без запинки выдал:
Правдоруба горек хлеб, се пропащий человек,
Простецам и даже графам он не сдался и вовек!
Вот льстецы и лизоблюды – те везде в большой цене,
Хоть в таверне захудалой, хоть при княжеском дворе!
Я испустил страдальческий вздох.
– Есть разница между открыть человеку глаза и плюнуть ядом. И потом – чего ты напустился на Уве?
