Кипун потряс головой, отгоняя слабость, и пополз к ближайшему навесу. Прошла целая вечность, прежде чем он без сил рухнул на одеяло. Стихли всхлипывания Бажуты. То с одной стороны, то с другой доносились похрапывания. На соседнем одеяле, свернувшись калачиком, мирно посапывала Инесь. Из-за валуна, за который ушли Четай и Наруша, доносился тихий смех, ахи и нежный шёпот. Потом стихли и они, и Кипун провалился в чёрную яму сна.
Сперва Кипуну снился дом. Дом был не такой, каким Кипун его знал. Он был больше, светлее. И из окна не было видно моря, развешанных на просушку сетей. За окном была ярмарочная площадь. Шумная, весёлая, кипучая. На родном Угре никогда не бывало ярмарок, но Кипун почему-то был уверен, что этот большой дом – его. А может, этот дом и не был таким уж большим, а просто Кипун во сне был ещё маленьким.
Конечно! Так и было! Вот мамины колени, прямо перед носом. Мамины колени обтянуты красивой голубой юбкой в пестренький цветочек. А это – папины. На них чёрные штаны. Папины штаны Кипуну нравятся меньше, чем мамина юбка. Та мягче и красивее.
Кипун из сна, семеня маленькими ножками, шёл вдоль лавки, на которой сидели взрослые. Время от времени он терял равновесие, и кто-то из родных его поддерживал. Кипун выравнивался и старательно шагал дальше.
Эти узловатые колени с заплаткой на штанах – дедовы. Штаны у деда тоже не слишком красивые, зато заплатка интересная. В полосочку. Кипун несколько раз ковырнул заплатку пальчиком и шагнул дальше.
А это чьи?
В ярко-синих штанах. Ладонь на них лежит широкая, мозолистая. Почти как у папы. Ну, может, лишь самую малость уже. Ладонь поднимается с колена и перелетает на голову Кипуна, гладит его по вихрам. Кипуну нравится.
– На-ко, племяш, смотри, что у меня для тебя есть! – раздаётся задорный молодой голос.
Откуда-то появляется вторая рука. Точно такая же, как та, что гладит Кипуна по голове. Только в этой новой руке зажата палочка с янтарной рыбкой на ней.
– На-ко, попробуй! – предлагает голос.
Кипун хватает рыбку ручонкой. Пальцы тут же слипаются. От неожиданности Кипун начинает громко плакать.
– Чего ты? Чего? Вот дурашка! – растерянно говорит тот же голос.
– Дым, ты чего к дитю привязался! – гремит голос мамы. – Маленький он ещё леденцы сосать. Своих заведи и суй чего хочешь.
– А и заведу! – гремит в ответ.
– Неужто сговорились? – удивляется мать.
– С острова вернёмся и сразу свадьбу сыграем!
Взрослые говорят о своём. О непонятном. На Кипуна уже никто не смотрит. Он суёт в рот липкий палец. Тот оказывается очень вкусным. Кипун, чмокая, пытается засунуть в рот всю пятерню. Взрослые заходятся хохотом.
Перед глазами Кипуна крутится мамина пёстрая юбка. Хохот постепенно отдаляется. Становится всё тише, пока вовсе не смолкает.
А Кипун оказывается не в доме, а на пристани. Народу здесь много. Но никто не веселится, не пляшет. Все стоят молча. Кипуну делается страшно.
– Нет! Нет! Ды-ы-ым! Нет! – истошно кричит какая-то женщина.
Кипун не может понять, мать ли это.
Потом стало видеться вовсе странное.
Люди исчезли. Вместо них появилась чайка.
– Нет! Нет! – кричала уже она и била крыльями по лицу.
Кипун во сне резко вырос. Он уже не на пристани, а на пустынном пляже. Стоит, утопая в песке по щиколотку. На песке молча дёргается мелкая рыбёшка, и Кипуну кажется, что он задыхается вместе с ней. На рыбёшку опускается оранжевый плат Иняя, рыбёшка всё продолжает изгибаться, и семена куяра, выкрашенные в белый и синий цвета, подрагивают и подпрыгивают на нём, пока не начинают крошиться и рассыпаться в пыль.
