– Ты сам хотел, чтобы я жену и детей в Липов перевез. А теперь их казнить задумал? – ворвался он в приемный покой, разметав у дверей двух стражников-арсов.
– Разве не знаешь, детей рубить для меня в жизни самая главная радость, – добродушно осклабился, поднимаясь ему навстречу, князь. – Быть тебе первым сотским конной хоругви. И половина гридей у тебя будут из арсов.
Впрочем, когда начали с воеводами и тиунами все считать и прикидывать, выяснилось, что на полутысячную хоругвь не хватит ни коней, ни конных припасов, ни обученных должным образом гридей.
– Хорошо, пусть будет пять полусотен, а шестая полусотня будет всегда при мне, – неохотно уступил Рыбья Кровь.
– А как насчет жалованья для самих оптиматов? – задал неприятный вопрос тиун дворский Фемел. – Оно ведь должно быть побольше, чем у простых гридей.
Фемел был ромеем и раньше обучал в Корояке купеческих детей счету и ромейскому языку. Потом появился в Липове, чтобы, как он сам говорил, научить липовского князя быть первым. Дарник, у которого и без того ощущения своего первенства всегда было в избытке, лишь расхохотался такой ромейской простоте. Тем не менее Фемел и в самом деле скоро занял место огнищанина, ведающего всем княжеским хозяйством. До полного огнищанина ему не хватало только подчинить себе конюшего, оружейного тиуна и тиуна казначейского, но ими Дарник предпочитал управлять сам. Поэтому и называли Фемела только тиуном дворским. Начальником над горшками и тряпками, как насмешничали прочие советники княжеской думы.
Жалованье для гридей было самым больным местом князя. Больше года он каждое утро вставал с одной и той же мыслью: где взять обещанные воинам дирхемы? Иногда даже казалось, что, если бы три года назад ему кто-нибудь убедительно объяснил, что в военной службе главное не умение махать мечом, а вот такое изнурительное добывание серебра, – он бы ни за что никуда не двинулся из родной Бежети.
При своем появлении в Липове Дарник опрометчиво пообещал липовчанам, что за свою безопасную жизнь они будут ему платить ровно половину того, что они платили разбойникам-арсам: по одному мешку зерна и одной овце с дыма. Тогда все его войско составляли полсотни бойников, и было как-то неловко молодым, здоровым парням требовать что-то большее себе на прокорм, тем более что с самих арсов в тот момент уже была получена приличная дань. Каждый новый поход тоже приносил внушительный прибыток, но росло и войско, тут же само пожирая любые доходы. Купцы еще только осваивали дороги и торжища нового княжества, заведенные мастерские пока обслуживали только собственные нужды, заселение пустующих земель шло бойко, но переселенцам в первый год-два даже один несчастный мешок с зерном и овцу оторвать от себя было в тягость.
– А если взять у купцов в долг? – задала наивный вопрос Всеслава.
Князь со своими советниками лишь насмешливо переглянулся.
– Уже взято больше, чем можно отдать, – пояснил на правах старшего думца Быстрян княжне. – Только и делаем, что занимаем, отдаем и снова занимаем. И все с четвертным ростом в год.
– А если я сама одолжу без роста? – простодушно обронила Всеслава.
Все присутствующие буквально оцепенели.
– Ты?! – не мог сдержать своего изумления и Дарник.
– У меня в Корояке осталась шкатулка с золотыми солидами и есть еще мое собственное дворище и рыбные ловли, которые можно продать. Ты же говорил, что любишь солиды больше, чем дирхемы, – с подковыркой напомнила она мужу.
