Вопреки голосу разума я все снова и снова набирала его номер. Но в ответ слышала все те же длинные гудки. Подъезжая к светофору, заметила проблески мигалок машин скорой помощи и полиции. Подъехать ближе не смогли из-за оцепления. Полиции было не много, но оцепление выставили. Прибыло подкрепление, начальство.
Рассчитавшись с таксистом, я направилась к остановке, по-прежнему продолжая набирать номер отца, в надежде на ошибку. Но ошибки не было. Первый, кого я увидела среди толпы полицейских и врачей, был мой отец, лежащий в луже крови поломанной куклой. Рядом с ним разрывался мелодией звонка телефон.
В глазах стало темнеть, но я усилием воли отогнала обморок до лучших времен. На подгибающихся ногах кинулась к отцу в безумной надежде на чудо. Полицейские из оцепления попытались задержать меня, не пропустить… Не с их подготовкой! Через мгновение я уже стояла возле тела отца, оттолкнув санитара с носилками.
– Нет, нет, нет! Ты не мог так уйти! Дыши! – кричала я, пытаясь встряхнуть его. Пульс отсутствовал, дыхания не было, руки и ноги вывернуты под неестественным углом… А я упорно не хотела принимать действительность. "Так вот о чем предупреждала мама…"
На какое-то мгновение я отключилась. Очнулась от резкого запаха аммиака:
– Крепитесь, милая, его смерть была мгновенной, если это Вас хоть немного утешит, – поддерживал меня в прямом и переносном смысле пожилой медик. – Он принял весь удар на себя. Единственный погибший.
В трансе я позволила отвести себя к машине скорой помощи, укутать в плед, взяла в руки кружку с чем-то горячим. Меня колотила нервная дрожь, я никак не могла согреться. Сидела, пребывая в какой-то прострации, куталась в плед и тупо смотрела, как санитары укладывают тело отца на носилки, накрывают его простыней. Вдруг откуда не возьмись сквозь оцепление просочились вездесущие телевизионщики. Шустрая журналистка кинулась к телу отца, одергивая простыню, чтобы оператор мог снять лицо погибшего крупным планом. Меня аж подкинуло, накрывая жаркой волной гнева. В ярости я кинулась на этих стервятников, жадных до сенсации. Меня еле скрутили, вколов убойную дозу успокоительного. Только журналистку это не смутило ни на секунду:
– Вы знали погибшего? – задала она мне вопрос. – Скажите его имя… – слышала я словно сквозь вату, сознание окутывал туман.
– Есть же такие бесчувственные люди! Ни грамма совести. В такой момент лезть в душу… Ничего святого, – послышалось рядом чье-то возмущение.
Поняв, что от меня она никакого ответа не дождется, журналистка переключила свое внимание на прибывшее начальство городского уровня. Побежала снимать, как районное начальство отчитывается перед вышестоящим.
Я же пребывала в прострации, из последних сил пытаясь оставаться в сознании, а не уплыть в столь манящую меня нирвану забытья.
И тут вдруг где-то на периферии ускользающего сознания я уловила слова, заставившие меня встрепенуться:
– Как имя этого мужчины? Кто-нибудь знает имя погибшего? Он спас меня и моего будущего сына… – Истерично рыдала где-то рядом молодая женщина. – Пожалуйста, скажите мне его имя. Хочу в память о нем назвать своего ребенка…
Вездесущая журналистка молнией метнулась к новой жертве своего внимания, оператор еле успевал снимать ее перемещения. Я же пыталась преодолеть действие медикаментов. С трудом, но смогла.
Внезапно включились все чувства, тело словно получило столь необходимую ему перезагрузку: я стала четко слышать окружающих, видеть снующих туда-сюда людей, ощутила тяжелый запах крови. Наконец, осознала услышанное:
