– А, черт! – вырвалось у Мадленки. Для любого поляка той поры слова «Мальборк» и «смерть» значили примерно одно и то же. – Ты не врешь? А на другом конце что?
– Замок князя Доминика Диковского, – нехотя сообщил рыцарь.
– И что ты там забыл? – спросила Мадленка неприязненно. – Ведь ты вроде туда ехал?
– Я вез выкуп за Филибера де Ланже, – объяснил рыцарь, – но подлые поляки напали на нас из засады. Лучше мне было умереть, чем снести такой позор!
От подобной наглости у Мадленки захватило дух. Всем полякам было отлично известно, что именно крестоносцы всегда норовят ударить в спину, а вовсе не благородные польские шляхтичи. И нате вам, какой-то недобитый немецкий рыцарь осмеливается утверждать обратное! Но, поглядев в синие глаза, Мадленка немного смягчилась.
– Да, не повезло тебе, – осторожно сказала она. – И другу твоему не повезло.
– Верно. Я, кстати, должен тебя поблагодарить.
Мадленка наморщила нос. Тон ее собеседника безотчетно не нравился ей.
– За что? – сердито спросила она.
– Ведь ты избавил мою лошадь от страданий. Я хотел сам добить ее, но не смог.
– А… – Мадленка мотнула головой и почесала за ухом. – Так тот вороной был твоим?
– Да.
– Мне очень жаль, – искренне сказала Мадленка. – Прекрасное животное было, просто чудо!
Впервые за то время, что они разговаривали, рыцарь позволил себе подобие улыбки.
– Рад, что ты это оценил, юноша. А теперь тебе придется добить меня.
Кожа на скулах Мадленки натянулась, и она метнула на раненого косой взгляд. От деда она усвоила, что добивать раненого врага постыдно и бесчестно, а безоружного – тем более.
– Нет, – коротко сказала Мадленка. – Я не могу. Прости.
– А обворовывать умирающего можешь? – резко спросил рыцарь, и глаза его потемнели.
– Клинок – всего лишь железо, – нехотя молвила Мадленка и, подумав, добавила: – А жизнь дается от бога. Как я могу?..
Наступило долгое молчание.
– Пожалуйста, убей меня, – тихо попросил рыцарь, нарушив тяжелую тишину. – Ты только избавишь меня от ненужных мучений. – И добавил с жесткой усмешкой: – Я бы наверняка оказал тебе эту услугу.
Мадленка вспыхнула, вскочила с камня, схватив самострел, и замерла. Потом отшвырнула оружие и снова опустилась на камень.
– Не искушай меня, рыцарь, – хрипло сказала она. – Недавно я своими руками вырыл могилу самому близкому мне человеку, и теперь меня не так легко испугать.
– Хорошо, – спокойно сказал крестоносец, – если ты такой трус, – он презрительно подчеркнул голосом слово «трус», – вытащи стрелу, что застряла у меня в боку, чтобы я мог умереть. Поверь, я буду вечно тебе благодарен за это, юноша.
Мадленка побледнела – ей живо вспомнилось, как она извлекала стрелы из тела своего брата. Однако в глазах рыцаря застыла такая мольба, перед которой трудно было устоять. В конце концов, он прав: лучше всего ему умереть.
– Хорошо, я выдерну стрелу, – кивнула Мадленка и подошла к нему. – Только не надо меня благодарить. И убери руку.
Губы рыцаря шевельнулись. Он прошептал что-то вроде: «господь мой…» – и умолк. Мадленка, нахмурив брови, села на землю, упершись ногами, и схватилась за древко стрелы. Оно было мокрое от крови, и Мадленка определила, что острие глубоко застряло в теле.
– Что ж, рыцарь, – сказала она, – я сделаю это, но только потому, что ты сам захотел. Так что не обессудь.
– Вытащи стрелу, – приказал крестоносец одними губами.
– Как тебе будет угодно, – спокойно сказала Мадленка. И с силой рванула древко.
