– Брат Александр – не рыцарь. Бой будет учебный. Ему надо постичь психологию настоящего рыцарского боя.
Дмитрий и Саша набросились друг на друга с такой яростью, как будто наградой победителю будет королевский трон. Поражённый Андрей вновь увидел страшные круговые удары – в гуще боя один такой удар поражал бы сразу несколько человек. Рубящие удары сверху в прыжке, достигнув цели, могли развалить человека надвое. И вдруг – очень короткий, сдержанный диагональный удар, когда противник явно готовился к отражению гигантского взмаха. Саша уклонялся и блокировался, очевидно, из последних сил, но не смотря на это пытался контратаковать – он был четко ориентирован на победу, а не на выживание. Или на смерть – контратаковать можно было только раскрываясь для вражеского удара. Дмитрий бил, казалось, совершенно не опасаясь, что прикончит своего оруженосца – честно, безжалостно. Впрочем, было понятно, что это лишь кажется – если бы не опасался, так давно бы уже прикончил. Немыслимо огромные мечи мелькали в воздухе с такой лёгкостью, как будто были сделаны из фольги. Андрей вдруг заметил, что с силой сжимает правый кулак – его душа была в гуще боя, потому и рука сжимала несуществующую рукоятку меча.
Они рубились, как все фехтовальщики, постоянно используя обманные движения, и всё-таки они не фехтовали, а рубились. Атака была нахрапом: прямым, линейным, неотразимым и страшным именно своей бесхитростной прямотой. Великолепие рыцарского боя было ужасно. Андрей подумал о том, что столь же ужасающее впечатление производит в нашем лживом мире любое честное отношение к врагу.
Саша, наконец, упал, как будто замертво, но его тяжёлое дыхание говорило о том, что он просто уже не в состоянии держаться на ногах. Парня приучили драться до последней капли сил. Дмитрий, казалось, не обратил на него никакого внимания, но Андрею сказал:
– Молодец парень. При таких навыках в реальном бою он победил бы едва ли не любого элитного спецназовца. Спецназ практически в любой стране мира сейчас обучают преимущественно восточной манере боя – сплошная хитрость и коварство. Души парням портят. И все эти восточные способы концентрации энергии – сплошная порча души. В их основе всегда лежат очень мутные религиозные культы, а потому получается, что из спецназовцев делают неосознанных демонопоклонников. Рыцарская манера боя кажется сейчас примитивной, дуроломной и тупой. Но это не примитивность. Это идеальная простота.
– Против лома – нет приёма? – улыбнулся Андрей.
– Ну… в каком-то смысле можно и так сказать. Рыцарь в рукопашной делает ставку с одной стороны – на честную откровенную силу мышц, имея навык исчерпывать эту силу до полного истощения, а с другой стороны – на силу христианских молитв. Внутреннее спокойствие рыцаря в бою основано на том, что молитва приближает его к Богу, к необоримой Божьей силе. Рыцарь знает, что может погибнуть только в одном случае – если так хочет Бог. И побеждает рыцарь лишь тогда, когда есть на то Божья воля. Задача рыцаря во время боя лишь в одном – отдать себя Богу всего без остатка, полностью довериться Небесному Сеньору.
– Восточные единоборцы тоже молятся, то есть медитируют. Откуда у вас такая уверенность, что их бог – «неправильный»?
– Ты ошибаешься в главном. Медитация – не молитва, а прямая ей противоположность. Молитва – это обращение к Богу, а медитация – изгнание из себя всех мыслей и чувств, прекращение всякого внутреннего действия. Медитирующий ни к какому богу не обращается, потому что такое обращение – это уже действие, а цель медитации – абсолютное духовное ничегонеделание. Мастера восточных единоборств сами постоянно это подчёркивают. Схватка между современными рыцарями и современными сарацинами – это схватка между молитвой и медитацией, то есть между Бытием и Небытием, между Реальностью и Пустотой. В некотором смысле – между Личностью и Посредственностью.
