– Мне нравятся русские книги, – сказал Оскар, – но очень сложно следить за сюжетом из-за того, что у вас так много уменьшительных имён: только успеешь привыкнуть, что героев зовут Пётр, Александр, Мария, Татьяна, Иван, как спустя несколько страниц появляются какие-то Пети, Маши, Тани, Вани, Шуры, Саши, Сашеньки… читаешь и думаешь: да кто все эти люди?
Я расхохоталась.
– А у тебя есть уменьшительное имя? – спросила я, пытаясь представить, как бы оно могло звучать.
– Близкие зовут меня Орре, монетка, но это только для своих. Ты меня тоже можешь так звать, если хочешь, – добавил он шёпотом.
Мы сели на диван в кухне, где было меньше гостей. Вокруг шумели и смеялись, Даниэль включил музыку, в большой комнате начались танцы, но мы были так увлечены друг другом, что ничего не замечали.
– О, я вижу, что могу оставлять тебя одну, – заглянув на кухню, ехидно улыбнулась Гудрун.
Я помахала ей рукой, не поворачивая головы.
– Я одинок, – вдруг сказал Оскар и пристально посмотрел мне в глаза.
– Я тоже.
Про Феликса я в тот момент даже не подумала, словно моя прошлая жизнь стала недействительной, а теперь в Миграционном агентстве мне выдали новую. Чистенькую, без пометок.
– Но у меня есть кошка. – И, на секунду смолкнув, Оскар добавил: – ты случайно не аллергик?
– Нет, – засмеялась я.
Он был «не моя чашка чая», как говорят англичане, но с ним было весело.
– Я расстался с подругой и переехал в свою квартиру, – вдруг сказал он, – так что у меня совсем нет мебели, только книги и большая кровать ИКЕЯ два метра на метр восемьдесят.
Я ничего не ответила, только откинулась на спинку дивана, наслаждаясь моментом. И мы снова заговорили о политике, десять минут, двадцать, полчаса.
Черноволосая женщина в маленьком чёрном платье с глубоким декольте, с которой меня знакомила Гудрун в начале вечера, вдруг упала на пол, но быстро вскочила. Видимо, перебрала лишнего. Гости сделали вид, что ничего не заметили, и вели себя, словно ничего не произошло. Русские бы засмеялись, наверняка грубовато бы пошутили, но уж точно спросили бы, не ушиблась ли она. А шведы только молча опустили глаза, притворяясь, что ничего не видели.
– Это Вероника Пальм, – прошептал Оскар, – она была в миллиметре от того, чтобы возглавить Социал-демократическую партию, – он отмерил ногтем на кончике пальца, – а значит, в миллиметре от того, чтобы стать премьер-министром.
– А что не сложилось?
– У нас был скандал с один шведским курдом, Омаром Мустафой. Он возглавлял «Молодых мусульман Швеции». И пригласил на конференцию людей с антисемитскими, гомофобными взглядами. Ну и его собственные взгляды на женское равенство довольно сомнительные.
– Ну, типичный набор, разве нет? – пожала я плечами.
Оскар смутился, посмотрел на меня долгим взглядом.
– Не говори так, все люди разные.
– Ну-ну, – я одним глотком допила вино.
Оскар резко прильнул ко мне. Я решила, что он меня сейчас поцелует, но он хрипло зашептал:
– Представь себе, Стокгольм, конференция, организованная партией власти, социал-демократы в хороших костюмах, пресса, и вдруг докладчики начинают говорить о ритуальных убийствах христиан на Песах и мировом еврейском заговоре.
Он захихикал.
– Шутишь! – не поверила я. – Ну а при чём тут Вероника Пальм?
– Она продвигала его в партии. Он и поставил крест на её карьере. Швеция – маленькая страна, Лиза, тут одно неловкое движение может сломать жизнь.
