Только одно дело подозревать, а совсем другое – располагать доказательствами. Операцию по разоблачению решено было провести вечером. Пока собравшиеся за ужином активно отвлекали Светкино внимание (что, как оказалось в дальнейшем, и провалило блестяще задуманный план), Герасим, депутат от группы материально пострадавших, пробрался в номер любовников и перетряхнул сумки.
Вернулся посол с перекошенным от злости лицом. Кто-то даже поинтересовался, не утопил ли он случайно Муму. Герасим сверкнул горящими глазами, молча выпил водки и вызвал Леву в коридор.
Врожденная интеллигентность не позволила тезке знаменитого немого взять Лунину за шкирку и ткнуть мордой в награбленное. Шипя как проткнутая шина, он лишь потребовал от Либермана немедленно разобраться со своей пассией и раздать экспроприированное в зад.
К сожалению, годы общения с крайне недалекой барышней, видимо, оставили неизгладимый след на головном мозгу последнего, и вместо того, чтобы немедленно последовать дружескому совету, Лева отправился в мужской туалет репетировать обличительную речь. Пока он, потрясая дланями, пугал зеркало, эта зараза моментально сообразила в чем дело, собрала шмотки, остатки его денег, запрыгнула на подножку фирменного поезда «Latvija» и, не прощаясь, отбыла в Москву.
Разъяренный Либерман, умирая от стыда, занял сто долларов у скорбно молчащих друзей и помчался в аэропорт. Ближайший рейс был в семь утра, но Лева, не желая выслушивать добрые пожелания в адрес себя и всех своих ближайших родственников, предпочел провести бессонную ночь на жесткой аэропортовской скамье.
Прилетев в Москву рано утром, он схватил такси и, громко матерясь в открытое окно на всех известных ему языках, понесся на Рижский вокзал. В результате бешеной гонки обманутому влюбленному удалось опередить поезд на целых десять минут. На перрон он вышел мрачный как Каменный гость, потирая руки в предвкушении сладостного мига расплаты.
До сих пор осталось неизвестным, каким образом Светке удалось проскочить мимо. Скорее всего, предположив погоню, она сошла на предпоследней станции и добиралась до дома на попутной машине – при ее внешности и их деньгах сделать это было несложно. Но факт оставался фактом: когда после трехчасового патрулирования вокзала дважды баран Советского Союза приехал домой к своей возлюбленной, было уже поздно.
Распустив пышные волосы, в трусах и слезах, юная негодяйка сидела возле пустых сумок, как васнецовская Аленушка возле пруда. Подавленный Либерман выслушал гневный монолог о подлецах и негодяях, порочащих невинную деву, а заодно о нанесенном физическом и моральном ущербе. Она, конечно, примет от него компенсацию, но с этого момента они чужие люди.
В конце концов все смирились с финансовыми потерями, лишь бы никогда уже не видеть ее противную морду.
Однако неукротимый Светкин дух некоторое время еще продолжал преследовать как самого Леву, так и его ни в чем неповинных друзей. Загадочным образом узнавая о событиях, происходящих в церкви (крестины, венчания, прости, Господи, отпевания) она появлялась на пороге храма без приглашения, заранее рассчитав, что из святой обители ее точно никто не выгонит. Не обращая внимания на сверкающие ненавистью взгляды, бледная, суровая она вооружалась парой свечей и становилась напротив самого большого образа. Выразительно шевеля губами, Лунина размашисто крестилась и отбивала такие низкие и яростные поклоны, что напрягались даже богомольные старушки. Боязливо озираясь, бабульки на всякий случай старались пробраться поближе к батюшке. По окончании церемонии Светка со скорбно поджатыми губами подходила к бывшим знакомым и со словами «Бог вам судья» требовала вернуть все свои фотографии. Бывшие знакомые реагировали на новую причуду по-разному, но фотографии от греха подальше спешили отдать, правда, на всякий случай, вынося их на улицу и стараясь не пускать Лунину даже в подъезд. К счастью, подобные события происходили не так часто, и постепенно она совсем исчезла из виду.
