Мама Майи, Ксения Николаевна, все свое время посвящала внучке. Лара росла под присмотром бабушки и с каждым годом становилась все больше похожей на мать. Ее хорошенькое личико украшал такой же, как у матери ореол пышных тёмно-рыжих волос. Материнскими были большие карие глаза, аккуратный нос и врожденная мягкая гибкость худощавого тела. От отца она унаследовала лишь четкий контур небольших губ, да темную родинку у подбородка.
Дочь взрослела, а Майя медленно, но настойчиво продвигалась вверх по служебной лестнице, чему в немалой степени способствовал растянувшийся во времени роман, случившийся с ней на работе. Она полюбила своего начальника – Михаила Александровича Эйдельмана – человека мягкого, порой даже нерешительного, но обладающего обширными, почти энциклопедическими знаниями. Высоколобый светловолосый – он был очень хорош собой. Его породистое лицо с внимательными карими глазами обезоруживало Майю и лишало ее воли. Их связь уже давно перестала быть тайной для сотрудников отдела, руководителем которого был Эйдельман.
Слухи об их запретной любви, без сомнения, дошли до жены Михаила Александровича, которая, будучи женщиной рассудительной и не глупой, никогда при муже не упоминала о любовнице. Боясь потерять Михаила, она не устраивала дома бурных сцен, не предпринимала попыток встретиться с Майей и вела себя так, будто ей ничего не известно о двойной жизни ее ненадежного супруга. Михаил Александрович же никак не мог сделать выбор между домом, где росли два сына – подростка, и Майей, с которой его тесно связала постель и работа. Эйдельмана вполне устраивали сложившиеся отношения, при которых он имел крепкую семью с устроенным домовитой женой бытом и молодую красивую любовницу. Майя, страшась разрыва любовных уз, не торопила Михаила Александровича. Она правильно оценила ситуацию и, позабыв о своем самолюбии, молча согласилась на вторую роль в его хитрой любовной игре.
В злосчастные для Майи восьмидесятые годы ушли из жизни ее родители. Сначала, потерпев поражение в борьбе с лейкемией, умерла Ксения Николаевна. А через три года после ее смерти сердечный приступ свел в могилу отца. Эйдельман не оставил ее в беде. Он помог в организации похорон, поддержал морально и материально.
В конце восемьдесят девятого года Михаил Александрович признался Майе, что планирует с семьей уехать на постоянное место жительства за рубеж и уже начал сбор документов, необходимых для поездки. Он долго и убедительно говорил о надвигающихся глобальных изменениях в экономике страны, о крушении в связи с этим его надежд на профессиональный рост, об отсутствии возможности в этом движущемся к пропасти сообществе государств дать своим сыновьям достойное образование. Он клялся Майе в любви, говорил, что прирос к ней душой и телом, что ему мучительно и тяжко оставлять ее здесь одну, такую ранимую и беспомощную, так мало приспособленную к суровым жизненным невзгодам. Здесь в Москве, по его словам, остается вместе с ней самая чистая и нежная часть его души. Он обещал после своего обустройства в Америке вызвать Майю с дочерью в США и помочь им наладить жизнь в эмиграции.
Майя молча слушала взволнованную, прерываемую частыми вздохами речь Михаила Александровича и понимала, что судьба в этот момент наносит ей новый удар – такой же болезненный и неотвратимый, каким была смерть ее родителей.
