Максимально быстро я наложила мазь и повязки ему на руки и щиколотку, собравшись просто очень быстро сбежать. Мне нужно было на воздух, на улицу, остыть и успокоиться. Зря я надеялась, что он спал. Леший повернулся на спину и схватил меня за руку, усадив рядом. Я смотрю в его темно-шоколадные глаза и вижу, что он всё понял. Понял, что я сейчас чувствую. От этого мне ещё сильнее захотелось сбежать. Я тяну свою руку, но он не позволяет её освободить. Леший притянул мою ладонь к своим губам и закрыв глаза, прижался к ней лицом, целуя и лаская…
– Лёша, – почти задохнувшись от нахлынувших ощущений, я смогла чуть слышно прошептать, – не надо…
– Это всего лишь… благодарность… – так же шёпотом произнёс Леший.
Высвобождаю свою ладонь и просто сбегаю. Я взрослый человек и вполне осознаю, что было сейчас между нами и что могло быть дальше. Но как мне после этого его отпустить? Ведь ещё день, от силы два, и он улетит в свою Москву, и забудет обо мне очень быстро. А я буду задыхаться здесь от тоски по нему. Мне нельзя. Мне нельзя становится слабой, расклеиваться. У меня малыши на руках. Не время любить и страдать. Пока я вполне могу отпустить его безболезненно. Если же поддамся слабости и пойду на поводу своего желания, потом будет очень больно, невозможно больно, на разрыв. Я уже проходила это. С Егором. Это сейчас, через пять лет, я могу говорить об этом спокойно. А тогда я просто умирала, настолько мне было больно принять то, что он отвернулся от меня, наговорил гадостей и просто выбросил за ненадобностью. Я бесконечно верила ему, верила, что у нас не просто отношения, а мы единое целое, и по-другому не может быть. Оказалось, может. Оказалось, можно оторвать у себя с кровью часть души, часть сердца, часть самой жизни, как мне тогда казалось, и выжить. Время затянуло эту рваную рану, и душа постепенно перестала выть побитой собакой. Я не хочу переживать это снова. Слишком сильно я верю людям и слишком сильно люблю. Прирастаю душой намертво. Лучше совсем никаких отношений, чем потом сходить с ума от боли. А уж с Лешим у нас точно ничего серьёзного быть никогда не может. Где мы с детьми, а где он. Кто мы для него? Он всего лишь случайно свернул не на ту тропинку со своей дороги. Совсем скоро он вернётся на свою дорогу, и мы станем для него всего лишь воспоминанием.
Моим первым и единственным мужчиной был Егор, это было очень давно. Видимо, поэтому меня так накрыло – организм просто потребовал своё. Я уже полчаса гуляю с детьми на морозе, а меня всё ещё бросает в жар от мыслей о его губах на моей коже! И это всего лишь невинная ласка! Даже думать не хочу, чтобы со мной было, если бы он меня поцеловал…
Когда просыпаюсь, за окном уже темно, в доме тихо, только слышно, как Фая что-то негромко поёт. Вроде бы колыбельную. Наверное, Дашу укладывает. Не знаю почему, но хочется на это взглянуть, хоть одним глазком погрузиться в эту атмосферу домашнего, семейного уюта. Тихо подойдя к дверям спальни, немного раздвигаю плотные шторы.
На большом угловом диване, возле стены, положив Дашу себе на колени, сидит Фая. Одной рукой она держит девочку, немного покачивая и напевая ей незамысловатую колыбельную:
– Ай, баю, ай, баю
Баю, доченьку мою,
Моя доча баю-бай,
Моя доча засыпай…
Обняв другую её руку и прижавшись к ней щекой, спит вихрастый Элвин-Тихон. С краю, в свете бра, лёжа на боку, Мишка читает книжку. Не рубится в телефоне, а читает. В наше время – это что-то из ряда вон.
