Особо теплых отношений у Кейро ни с кем не было, с соседями вели себя вежливо, но и только. Здоровались, иногда Лейла, гуляя с малышкой во дворе, перекидывалась парой фраз о погоде или погасшей лампочке в подъезде. В гости к ним никто не ходил.
Из родственников Кейро в деле фигурировал только младший брат Оскара – Асир. Пятнадцатилетний подросток учился в кулинарном училище, как сирота на полном гособеспечении. Показания парня были путанными, сквозь выцветшие строки допроса прорывалась истеричная боль. Очевидно, он очень тяжело пережил смерть единственного родственника. Оскар, таскавший по ночам диваны и стенки по лестничным клеткам, помогал парню, насколько мог.
Возможно, это его и убило, – подумала я. Девятнадцать лет совсем не тот возраст, когда на свои плечи стремятся взвалить заботу о жене, маленькой дочке и брате. Я прониклась к Оскару, по крайней мере, уважением.
Родом братья Кейро были из небольшой деревушки, после разделения Советского Союза оставшейся «за границей», родители, по словам Асира, погибли несколько лет назад. Про родственников Лейлы Асир ничего сказать не мог. Так как заявление о пропаже человека никто не подавал, а тело так и не обнаружили, запросы подавать не стали. И дело закрыли.
Папка была не толстая. По сравнению с многотомными делами, к которым мне иногда приходилось обращаться по тому или иному случаю, можно сказать, что тонюсенькая. Крошечное дело семьи Кейро.
В нем была всего одна «живая» фотография. Она лежала между страниц лицом вниз, и сначала я увидела остатки пожелтевшего клея на обратной стороне. Должно быть, это фото висело на доске «разыскивается». Ну, или в штабе волонтеров поискового отряда.
Почему-то у меня задрожали пальцы, когда я переворачивала фото. С любительского зернистого снимка глядели двое – молодая женщина с маленьким ребенком на руках. Малышка скорчила недовольную физиономию, кажется, девочка собиралась вот-вот расплакаться. Она явно не хотела фотографироваться. А женщина…
Сердце екнуло. На секунду показалось, что просто устали глаза. Я старательно заморгала, потом принялась тереть их ладонями, забыв о том, что с утра положила тушь на ресницы. Опять поймала веселый, полный света взгляд.
Лицо довольно крупным планом, несмотря на дряхлость фото и ужасное разрешение, можно понять, что черты правильны и красивы.
Сердце замерло от странного ощущения, и я вдруг поняла, что меня так тревожит и вызывает резь в глазах. Просто на меня смотрела со сдержанным смехом в уголках губ…
Я.
Я сама на себя смотрела.
Воздух стал густым, хоть ножом режь. Одна из ртутных ламп судорожно мерцала, усиливая ощущение болезненной нереальности.
Не может быть!
Но… Тот же овал лица, разрез глаз, темные волны волос. Черт побери, конечно, я знаю, что этого не может быть. Наверное, тени легли как-то так, и зрение меня подвело.
Я почему-то в ужасе захлопнула папку, словно от того, что не буду смотреть на нее, женщина с фото испарится. Ну, на крайний случай, перевоплотится в кого-то другого.
– Тук-тук, можно?
Я словно вылетела из небытия в реальность. Не дожидаясь ответа, в кабинет ввалилась Инга Зайцева по логичному прозвищу Зайка. Наверное, добрая половина отделения давным-давно забыла или вовсе никогда не знала ее имени. По крайней мере, те, кто не сталкивается с документами в личных делах.
– Мне сказали, ты к Кондратьеву пошла. Что у тебя здесь?
