Следуя за нудными причитаниями навигатора, я свернула направо от белоснежной церквушки с серебряным куполом, остановилась около двухэтажного дома с парой балкончиков. Один был совершенно пуст, второй же густо обвивало какое-то растение, еще не сбросившее узкие длинные листья.
С балкончика за нами, вылезающими из салона, наблюдала полноватая женщина лет пятидесяти. Я наткнулась на ее взгляд, когда приподняла голову, чтобы лучше рассмотреть все еще зеленый плющ. Взгляд оказался тяжелым, настороженным, не совсем уместный для «кукольного» райончика.
– Наверное, это мама Маши, – шепнула я Кондратьеву, не очень прилично ввинчиваясь взглядом в лицо женщины.
Тщетно пыталась найти в нем черты Марыси. И не находила. Вот совсем ничего. Марыся была тощей и вертлявой, белокожей, рыжей и слегка кудрявой. Женщина – ширококостной, невысокой, кряжистой, с землистым лицом и серыми прямыми прядями, наполовину прикрывающими щеки.
Час назад я так же внимательно вглядывалась в лицо незнакомой женщины. Только тогда – наоборот – искала различия. А теперь ищу сходство. И не нахожу.
Бывает, что ребенок не похож на своих родителей ни внешне, ни внутренне, а вылитая копия совершенно чужого человека. Все бывает. Но сейчас какое-то внутреннее чувство, которое час назад вопило из глубин моей души, о том, что Лайла Кейро имеет ко мне непонятное, но близкое отношение, так же настаивало: эта женщина никак не может быть матерью Марыси. Жены моего бывшего мужа.
Кит вслед за мной тоже посмотрел наверх, махнул рукой:
– Надежда Викторовна?
Она – молча и все с тем же мрачным выражением на лице – кивнула.
Мы изобразили приветливые улыбки.
– Здравствуйте! Я – лейтенант Кондратьев. Звонил вам.
– Поднимайтесь, – она словно бросила нам это с балкона.
Я удивилась. Неужели мое загнанное шестое чувство сегодня дало осечку? Две ложных тревоги в один день…
Мы поднялись на второй этаж по старой, но тщательно выскобленной деревянной лестнице. Ступени приятно отдавались каждому шагу, в высокое и узкое, начисто вымытое окошко пробивались солнечные лучи. Тут пахло летом – разогретым деревом, сушеным укропом, малиной, кипящей в сахаре.
Опять тревожно кольнуло. Марыся совершенно не похожа на человека, который вырос вот в этом всем. Ну не было в ней никогда послушных деревянных ступеней, въевшихся в старые стены запахов ягодного варенья и рассола, старого велосипеда с облупившейся рамой, брошенного сразу после входа. Основательной жизни по издавна заведенным правилам, в которых после лета всегда наступает осень, и все знают, как действовать, чтобы исключить из жизни как можно больше неожиданностей.
В приоткрытой двери на втором этаже стояла хозяйка, крепко сжав губы. В глазах металась паника. Я поняла, что суровостью она маскировала волнение.
– Проходите…
Надежда Викторовна махнула рукой в глубь длинного узкого коридорчика, заставленного старой мебелью и заваленного всяческими вещами. Глаз выхватил висящие на стене старые санки с проломленным сидением, в угол закатился яркий мячик и светил туда румяным ярко-красным Колобком.
– Внуки, – хозяйка проследила за моим взглядом. – Дочь часто оставляет.
– Много внуков? – спросила я.
– Двое, – тон несколько смягчился. – Миша и Лиза.
Мы прошли на небольшую кухню с легкими занавесками и блестящей, идеально начищенной посудой, торжественно выстроенной на открытых полках.
– Говорите уже, – наконец выдохнула Надежда Викторовна, опускаясь на табурет. – Вы же сказали…что-то… известно о Маше.
