– Нет. Ты свободная девушка, – сказал я.
– Кто? Девушка? Ты всегда говорил «герла». Толя неужели…
– Так что там Валера? – перебил я Таню, чтобы не скатываться в односторонние выяснения отношений.
Месяц назад – или больше, чем пятьдесят лет вперёд – я умер в будущем и переродился в прошлом. Умер в одиночестве, так что наслаждался теперь любым общением, даже ссорами с отцом. Потому меня даже немного забавляло наше общение, но давать какие-то надежды на серьезные отношения, я Тане не собирался. Ну не хочу я обижать девчонку, она то ни в чем не виновата. Умница, красавица. Другое дело, что прямо сейчас у меня голова забита Дмитрием Николаевичем.
Да и розовые очки с нее снять надо. Чем больше тяну, тем дольше девчонка будет сопли на кулак наматывать. Грубить Тане я не хотел, но сейчас придётся-таки повести себя по-хамски, чтобы оттолкнуть.
– Такси! – выкрикнул я, выставляя руку.
Мимо проезжала желтая «Волга», и я быстро принял решение.
– Садись! – сказал я, настойчиво направляя Таню в остановившуюся машину.
– Но… чувак, ты чего? – опешила блондинка.
– Шеф, держи трешку, завези, куда скажет! – сказал я, передавая довольному водителю три рубля.
Так-то за три рубля можно было проехать весь Ленинград по диагонали. Так что таксист не в накладе, это точно. А вот я потратил три рубля. Где еще взять эти рубли, но так, чтобы не нарушать закон? На работе? А сколько платят молодому преподавателю в ПТУ? Сто двадцать рублей хоть есть? Отец мой получает и пенсию, как полковник в отставке, и зарплата с «кандидатскими» – в общем и целом получается больше полутора тысяч рублей. И это… Много, очень много.
Думал я, что Дмитрия Николаевича Некрашевича дома не будет, где-то даже надеялся на это, но нет. Свет в оконце сообщал, что парторг на месте. И я решительно вошел в парадную, поднялся на третий этаж пятиэтажного дома. Дверной звонок сообщал, что тут живет необычный человек, это даже лучше, чем обитая кожзамом дверь. Звонок сразу бросается в глаза, большой, модный. Может, даже птичкой сейчас зачирикает, или… о нет… мелодиями?
Я нажал на звонок и разочаровался – мелодий не было, птички не пели, но звонил он всё-таки необычно, как большой церковный колокол, если слушать издали.
– Ты? Вы? Что надо? – полный, невысокого роста мужчина вышел на лестничную площадку.
Я и раньше имел неудовольствие лицезреть Дмитрия Николаевича. Куда было без него. Парторг, как-никак, пусть и полуосвобожденный, когда выполнял еще и работу профессора марксизма-ленинизма. Пусть мой отец был завкафедрой марксизма-ленинизма, но влияния Дмитрия Николаевича Некрашевича хватало, чтобы указывать и самому ректору – всё же парторг, напрямую общался с партийным городским руководством.
А выглядел, как очкастый алкаш в запое. Нет, такими упитанными пьянчуги не бывают. Майка-алкоголичка, треники с протертыми коленками, правда, вот халат был шелковым и дорогим.
– Поздравить пришел вас, Дмитрий Николаевич, со светлым апрельским праздником, – солгал я.
– В институт недосуг прийти? Все, иди… Отцу привет! Скажи, чтобы фурнитура была, а то…
– Стенки не будет, – перебил я наглого кругляша.
Некрашевич уже повернулся к двери, оказавшись спиной ко мне. Так он и замер.
– Чего? – спросил Дмитрий Николаевич, не поворачиваясь.
– Стенка, югославская…
– Тихо, – парторг резко повернулся и даже попробовал взять меня за отворот пиджака, но я сделал шаг в сторону, и явно нетрезвый Дмитрий Николаевич опасно покачнулся.
