ЖЕНЬКА. Живу… Отдыхаю.
ЛЕЛЯ. А деньги?
ЖЕНЬКА. На винегрет хватает…
ЛЕЛЯ. А с работой как?
ЖЕНЬКА. Пока никак. Ничего, устроюсь.
ЛЕЛЯ. Куда?
ЖЕНЬКА. Куда-нибудь устроюсь. А нет – уеду.
ЛЕЛЯ. С увольнением-то? Без характеристики?
ЖЕНЬКА. Ладно, не наша печаль. Леля, дочка у тебя?
ЛЕЛЯ. Дочка, Женя. Четыре годика уже. Во какая большая.
НИНА. Женя! Написала бы заявление, признай там что нужно, и пускай восстанавливают.
ЖЕНЬКА. Им? Заявление? Перед этими? Унижаться? Ждите!
НИНА. Жень, не надо быть такой гордой. Никогда не надо быть гордой! Надюшка к мужу уходит, она теперь Окунева. Вера на ее место, а ты на своем, как раньше. Леля ребенка заберет, тут кроватку поставим, коврик на стену, если комната согласна, комендантша не будет возражать, закроет глаза. В кино будем ходить, в культпоход, вязание на спицах, кофточки свяжем. На танцы, все вместе, вся комната. Не реви, Женька…
ЖЕНЬКА (ее трясет). А я не реву, я смеюсь…
ЛЕЛЯ (в слезах). И я смеюсь…
ВЕРА. И я тоже хочу! На танцы!
ЖЕНЬКА. Вальс-финал!
НИНА. Какой вальс! Сейчас надо модно! Современно! (Стала показывать.)
Из праздничных радиомаршей возникают ритмы рок-н-ролла. Нина танцует. Вера робко присоединилась – оказывается, умеет.
Здесь главное – индивидуальность! Белый танец! Танцуют все!
Танцуют двое, молоденькие, – почти так уже, как сейчас.
Кинооператор просматривал отснятый материал. Кадры старого киножурнала под печальную мелодию песенки.
А я и не влюблялся,
А я и не любил.
Я просто посмеялся,
Шутя поговорил!
Экран погас. Кинооператор сидел на стуле молча. Послышался голос ассистента: «Дмитрий Семенович! Что-нибудь не так?»
КИНООПЕРАТОР (что-то заботило его). Нормально… Все нормально. Так оставим…
1956
ТАМАРА
ИЛЬИН
СЛАВА
КАТЯ
ЗОЯ
ТИМОФЕЕВ
Эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов. Началась она задолго до этих пяти вечеров и кончится еще не скоро.
Зима, по вечерам валит снег. Он волнует сердце воспоминаниями о школьных каникулах, о встречах в парадном, о прошлых зимах…
На просцениуме освещена маленькая тахта. На ней сидят Зоя и Ильин. Между ними – раскрытый патефон, вертится пластинка. Вот мелодия кончилась. Зоя сняла мембрану.
ЗОЯ. Нет, это безумие, что я так себя веду. Только прошу, не истолкуй мое поведение как вообще легкую доступность ко мне.
ИЛЬИН. Ладно.
ЗОЯ. Что – ладно?
ИЛЬИН. Не истолкую.
ЗОЯ. Вредный ты – это другое дело. (Пауза.) А правда, как у нас все быстро произошло. Всего неделю назад мы еще друг друга не знали. И – вдруг. Прямо не верится. Правда, я какая-то безумная. Ты меня, наверно, презираешь.
ИЛЬИН. Что ты, наоборот.
ЗОЯ (показывает Ильину журнал мод). Скажи, а такая женщина тебе нравится?
ИЛЬИН. Ничего.
ЗОЯ. Эту манекенщицу больше всех снимают. Вот здесь она хорошая. А здесь плохая. А эту в последних журналах совсем перестали показывать, наверно, поругалась. А может быть, замуж вышла за обеспеченного. Одной-то вообще жить лучше. Мужчине надо то носки покупать, то мясо, то четвертинку. Вот скажи, что такое любовь?
ИЛЬИН. Неизвестно.
ЗОЯ. Любовь… это электрический ток.
ИЛЬИН. Очень может быть.
ЗОЯ. Не может быть, а точно. У тебя когда отпуск кончается?
ИЛЬИН. Скоро – ту-ту!.. Сколько я здесь не был, лет семнадцать? И вот интересно: какая-то вывеска, или афишная тумба, или аптека на углу – все точно такое же, как и прежде. Над этой аптекой моя первая любовь жила. Я у них до войны комнату снимал.
