Шло время, и мы поняли, что с кличкой мы не прогадали. Наш, Барон в скорости, вырисовывался в приличного волкодава. Ему было несколько месяцев, а лапа его уже была похожа, на лапу годовалого пса, ну скажем овчарки. Рост его достигал полуметра, и он становился очень лохматым. Ну, прямо впору, стричь его нужно было, словно овцу. Блестящая шерсть, цвета воронова крыла, покрывала его словно шубой. Карие, очень умные глаза, в которых читалась доброта и смирение. Он был очень умён, наш Барон, а кличка, только подчёркивала его солидность.
До сих пор не знаю, что за порода была у нашего пса, а жаль. Я, конечно же, не заядлая собачница, как бывают некоторые, но об этом псе вспоминаю всегда с любовью и сожалением, что так мало побыл он у нас. Правдива поговорка: Что имеем, не храним, потерявши плачем.
Ах, как же хорош он был! Но жил он у нас не в доме, а на улице. Слишком, огромным он был для дома, а может всё оттого, что не специалист я была, в плане собаководства, о чём жалею, вот уже много лет. Ну, по Сеньке и шапка. Ошейник красивый мы ему купили, домик прекрасный соорудили. Чистюля был и аккуратист, наш Барон. Ни когда не нагадит, где попало, ни когда не раскопает клумбу или грядку. Днём любил лежать в холодке, да оно ж и понятно, носить такие кудри и гулять на солнцепёке, кому же захочется. Ночью, казалось в каждом уголке двора, слышался его басистый брёх. Сливаясь с темнотой ночи, он был по – своему страшен, когда вдруг внезапно появлялся, как бы ни откуда, но и только. Никого и никогда, он не мог укусить. Всегда заглядывал в глаза, воистину сказано, заглядывает в глаза, словно пёс. Только бывало, подойдёшь ближе, кинется к тебе; лизнёт руку, потрётся об ногу, сядет на задние лапы и слушает, что ты ему говоришь. Хвостом, бывало туда – сюда машет, словно веником метёт, пройдёт по дорожке, не надо и подметать, чисто.
На хозяйственном дворе, у нас обитает птица. Гуси, утки, индюки, куры разных пород. Каким бы ни был высоким забор, одна курочка бентамка, преодолевала его влёт. Перелетит на грядки и ну бедокурить, ну значит разгребать всё. Уж мы как ни старались исправить это, не получалось у нас никак. Приходилось всё время дежурить, чтобы она не по портила посевы и рассаду. Когда же все овощи укоренились, надобность в этом у нас отпала. Она такая маленькая, эта курочка, что одолеть укоренившуюся рассаду, уже не могла. И мы перестали обращать на неё внимание. Когда же вспомнили, то пеструшку нашу не обнаружили. На насесте её тоже не было и мы загоревали, что петушок наш остался один. А время было, конец сентября. Хозяйка, что продала мне эту парочку, всю молодь этого года, уже распродала другим односельчанам, и я прямо очень переживала о своей потере. Они такие словно игрушечные, эти бентамки и уж больно хотелось мне развести их. Ну как украшение, птичьего двора, что ли. Но время шло, а пеструшка наша так и не нашлась, и мы смирились уже почти совсем.
А, как то я стала замечать, что наш Барон, не залазит почему – то в свой домик. И не только, когда погожие и солнечные дни, а и когда идёт дождь. Лежит себе, и только глаза при жмурит, ну чтобы вода в них не попадала. Я не поинтересовалась его этим поведением, ну нравится, может ему так, разве ж его спросишь?
Сентябрь улетел перелётной птицей, на носу приближался Покров, четырнадцатое октября. Как – то сидя у окна, я обозревала свой двор. Оголился, поскучнел он. Облетела листва с виноградной лозы. Сливы и абрикос, дрожали под осенним ветром, растеряв всю свою разноцветную листву. Пламенели только астры, георгины, да хризантема набирала силу, во всей своей красе. Розовые, жёлтые, бордо и сиреневые пятна украшали двор, казавшийся ещё более серым, на фоне этой роскоши, осенней палитры. Но крупные, обворожительные, размером прямо с чайное блюдце цветы, прямо хлестали по этой осенней серости. Они так были хороши, что душа просто пела.
