Пригрозив всем гостям расправой, Иван вышел из дома.
Неприятный инцидент вскоре забылся, но оставил неприятный осадок в душе жениха и родил тайную задумку в душе невесты. Жених, чтобы заглушить в душе боль, залпом и без закуски выпил стакан водки, через непродолжительное время выпил второй и вскоре был пьян до полного забытья. Увели его в отведённую для молодых комнату, где он вскоре крепко уснул. Невеста осталась при нём, и никто не видел, как она открыла окно и выскользнула через него в сгущающийся мрак ночи.
Свадьба пела и гуляла до глубокой ночи. Кто-то из гостей, лишь только стало смеркаться, ушёл домой, кое-кто до утра устроился под столом, а два самых верных друга жениха пошли разбираться с Иваном Чубайсом, – наказать его за дерзость и подлость по отношению к гостям и к новобрачному, – их лучшему другу.
Подошли к дому Ивана, заглянули в окна, его там не было. Собрались было уходить, как вдруг услышали странные звуки, доносившиеся из сарая – шорохи и продолжительные страстные женские стоны. Тихо прокрались к сараю и заглянули в него. В слабом лунном свете, пробивавшемся сквозь соломенную крышу сарая, увидели Ивана, прелюбодействующего с какой-то женщиной. Отвлекать не стали.
– Разберёмся, как только… – сказали себе, прислонившись к стене сарая у его двери. Когда шум и стоны прекратились, парни услышали тихий женский голос.
– Милый, прости! Я не хотела… – дальше совсем тихо и парни не смогли разобрать слова женщины. – Ты говорил, что я не люба тебе. Как же мне, стало быть, следовало поступить, если я уже… – снова очень тихо. – Не знает он, что взял меня такую… порченную. А как узнает, что делать? Думаю, думаю, прям всю голову сломала.
– Надо, было, того да сего! – возмутился Чубайс. – Вышла же, вот теперь и кори себя, а я тут ни при чём. Всё, уходи, спать шибко хочется. Не моего носишь ребёнка. От кого нагуляла, с того и требуй…
– Твой он! Твой! Христом Богом клянусь!
– Пошла вон! Всё! Надоела!
– Я уйду! И больше никогда не приду к тебе. Попомни!
– Попомню, попомню, а теперь пошла вон!
Парни отошли за боковую стену сарая и спрятались за ней.
Вскоре скрипнула дверь сарая и на искрящийся в лунном свете снег, ступила Олеся – жена Савраса Мишулина.
– Вот оно как?… удивились Фёдор и Василий.
– Говорил я Саврасу, загляни под юбку Олеси. Авось хвост имеется. Куда там, ни в какую. Упёрся рогами. Нет у неё хвоста, говорил, и всё тут, – покачивая головой, проговорил Василий.
– Да… вот тебе и девственница… Кто бы мог подумать. А на вид такая скромница, не приведи Господи. А оно вон как… – поддержал Василия Фёдор Коломойский.
– И что теперь делать? Так это дело оставлять нельзя.
– Правильно! Надо наподдавать Ваньке и заставить его признаться во всём.
После того, как Олеся, – молодая жена Савраса Мишулина, спавшего сном младенца в комнате молодых, ушла, Фёдор и Василий вошли в сарай и без лишних слов напали на сонного Ивана. Изрядно потрепав его и переломав рёбра, выскользнули из сарая и скрылись в поднявшейся пурге.
Правое дело свершили, – возвратившись в дом Степана Матвеевича Белобык, проговорил Василий. – Теперь можно и выпить.
