– А чём же ещё?..
Вопрос этот возбудил интерес настолько, что человек застрочил, потеряв всякую мнительность:
– Делать всё бесшумно, тихо, без улик – это, конечно, красиво. Но иногда это не самый лучший способ уйти от системы. Иногда самое лучшее – это кого-то подставить. Видишь ли, Славка, полицейским, следователям, оперативникам – им к любому преступлению необходим виновный. Нет виновного – нет раскрытия. Есть виновный – есть хороший отчёт. Смекаешь?
– Смекаю)
– Так иногда и делают. Чикаешь кого-нибудь, кого хочешь, но сначала следы к другому оставляешь. Косвенные, лёгкие. А один какой-нибудь тяжёлый, увесистый. Дело расследуется; опер распутывает клубок и у него сначала складывается картина неполная, но зато та, которая нужна тебе. Потом, если ты всё сделал правильно, он сам по ниточке дополняет рисунок и вдруг, найдя твою последнюю большую подсказку, понимает, кто преступник) Тот, на кого укажешь ты, конечно же)
Закончив человек с хрустом выгнул пальцы и стал перечитывать написанное. Губы его засияли улыбкой… потом она немного увяла… потом ещё… в конце от неё не осталось и следа.
Он написал лишнего. Очень много! Непозволительно увлёкся!
– Поэт… А ты сам убивал кого-нибудь? Я имею ввиду людей…
Вопрос замёрз. Человек не захотел отвечать. Пропало всякое желание касаться клавиатуры, но вот другое резко возникло – удалить все следы, исчезнуть, испариться как «Поэт» и больше в чужом поле зрения не возникать никогда! До добра болтливость ещё никого не доводила.
– Поэт, ты чего молчишь?..
Человек замер в нерешительности. Пальцы уже тянуться выйти из мессенджера, разум требует решительно действовать. Уходить! Исчезать! Защищаться тайной! Только тайна есть единственная настоящая защита, все остальные – ложные. Никто не может убить, навредить, причинить ущерб тому, о ком не знает, кого не видит, кого нет…
…Только вот среди пересохших губ, вспотевших ладоней и курсора, уже готового кликнуть на крестик в углу экрана, всё же пробивается иной голос. Сердце хочет верить! Сердцу одиноко; ему жаждется дружбы, понимания, одобрения… Но оно так наивно!
Что ж делать-то?..
– Поэт… – Славка остановилась будто в нерешительности. – Если я спросила лишнего, так ты прости. Не напрягайся. Мне любопытно такое, конечно. Я думаю, что нам обоим это любопытно, иначе мы бы не познакомились. Мы общаемся друг с другом не зная ни настоящих имён, ни возрастов. Не зная ничего. Мы знаем только, что с нами обоими всё не так, как с другими. Мы иные, мы с гнильцой.
Я лично не такая, как все. Я это понимаю. Не знаю, нормально ли понимать такое в моём возрасте, но я понимаю. Может быть я повзрослела раньше, как это говорят в фильмах, но для меня это очевидно. Кто-то сказал бы, что я испорченная. Я могу добавить, что в моём случае это слово надо писать с большой буквы. Испорченная. Даже так – ИСПОРЧЕННАЯ.
Я уже приняла себя. Я чувствую, что не исправлюсь. По-другому мне никогда не будет комфортно. Уверена, многим было бы не по себе от того, что мы с тобой обсуждаем. Ты только вспомни! Мы перемыли кости, наверное, половине безумцев, которых поймали за последний век. Мы обсудили множество убийств, когда убийцы не были найдены. Мы рассуждали про заказные убийства, про теракты, про психов, которые отрезают головы детям и гуляют с ними по улицам.
Знаешь, если бы мои родители… если бы они всё ещё были вместе… увидели хотя бы десятую часть, о чём мы с тобой переписываемся – они бы, наверное, поседели. Мать бы психанула, а отец… даже и думать не хочется что бы он сделал… Или у них у обоих сразу прихватило бы сердце, я уверена.
