Я рассказала об этом брату. Хольгер в обычной для него манере разложил всё по полочкам. Это естественная реакция Димы на своё разоблачение. Скорее всего, по предположению моего «психоаналитика», он давно определился с выбором преемницы Виолетты, но пока не знал, как себя вести после смены кумира, и поэтому не ожидал, что его секрет раскроется очень быстро. Он также не знал, чего ждать от меня, и, возможно, приготовился к повторению истории с Виолеттой. Но его круговая оборона, уверил меня Хольгер, признак того, что, как я и надеялась, Дима в адеквате. «Итак, сестричка, действуй!» – напутствовал меня Хольгер.
Отмотивированная по самое не могу, я до конца второго курса черепашьими шагами продвигалась по главному направлению – лишить Димкину круговую оборону целесообразности. И в начале третьего курса достигла своей цели. Он подарил мне на день рождения перевод стихотворения Заболоцкого «Некрасивая девочка». С тех пор как я примирилась со своей заурядной внешностью и ощутила первые тихие шаги приближающейся чувственности, это стихотворение – моя молитва о счастье. Я неоднократно пыталась перевести его на немецкий язык, но после Димки поняла, что лучше, чем у него, я не смогу.
Два предшествующих года учёбы я завидовала Димкиному немецкому. Чистый русак шпрехает абсолютно без акцента! После моей настоятельной просьбы Дима поведал мне историю его любви к языку, идея которой заключена в двух словах: «стечение обстоятельств». В детстве, как все мальчишки, он играл в войну. А кем он, пухлый очкарик, мог быть? Ответ очевиден… В школе он выбрал немецкий язык. А по соседству, через забор, жила немецкая семья. Димины родители проводили дома считаные месяцы в году, остальное время находились в геологических экспедициях. Диму воспитывала бабушка. А после её смерти за Димой присматривали соседи – дядя Гельмут и тётя Марта, которые фактически приняли его в свою семью, не делая разницы между ним и своими детьми. Да, как-то из моей памяти выпал этот факт Димкиной биографии, хотя он часто рассказывал мне о нём.
Кстати, именно после того дня рождения начались упомянутые Димкой «званые обеды». Проводя каждый день на занятиях, мы и свободное время почти без остатка тратили на себя. Вот так, в поисках несуществующего компромата, я обнаружила артефакт нашей любви, о котором, к своему стыду, основательно подзабыла. Что ж, следствие можно считать законченным. Дима оправдан «за отсутствием состава преступления».
Несмотря на позднее время, звоню Хольгеру и справляюсь о Диме.
И что слышу? Дима четыре дня назад улетел на родину. Он получил по «мылу» от Кати, названой двоюродной сестры, сообщение о смерти отца и ничего мне не сказал.
Я всё равно не смогла бы лететь вместе с Димой, но его молчание меня укололо. Желание проводить в последний путь отца понятно. А ведь всего в часе езды город и университет, где мы учились. До этого мы приезжали к Димкиным родителям вместе и как-то обходились без посещения alma mater.
Но сейчас Дима там один. Я не поручусь, что он устоит перед соблазном прошвырнуться по местам, обласканным юностью. А ведь Виолетта, насколько я знаю, этих мест не покидала. К тому же, по донесениям разведки, у неё в последнее время не ладится семейная жизнь с Олегом. А что, если Дима и Виолетта пересекутся?..
Ревность вновь заползала в моё сердце. Не поторопилась ли я с вынесением оправдательного приговора? Не соединятся ли два минуса в один плюс? Не перечеркнёт ли он прожитое и пережитое? Я полагала, что мои тревоги напрасны, но всё-таки оставляла некоторую вероятность их осуществления. Как говаривала соседка по общаге Люда Сухарева, десять процентов на летающие тарелки, то есть на непредвиденные обстоятельства.
