Везет отцу. У него нет одержимостей. И не было никогда. Живет в свое удовольствие. Баб меняет как перчатки. На одной никогда не зацикливается. Ну почему я — не он?
— А ты сам куда? Дома будешь ночевать? — спросил я бодро, словно каких-то пару минут назад не был не в себе.
— Я к Васнецовым. Нужно кое-что выяснить с Пашкой, а потом... не знаю, — заметно нервно ответил. — Домой не жди. Так что можешь позвать кого-нибудь. Выпусти пар. Сегодня разрешаю. Только не как в прошлый раз! — пригрозил мне, наставив указательный палец. — На кухне не трахаться! Я там ем вообще-то!
И мне бы испытать колющую неловкость, состроить пристыженную физиономию. Но я лишь рассмеялся в голос.
— А ты все тот случай забыть никак не можешь?
Отец сначала брезгливо поморщился, а потом сам захохотал.
— Я предупредил тебя! У тебя есть своя комната, вот в ней делай все, что захочется! Хоть на голове стой!
— Ладно, бать, косяк свой понял. На кухню не зайду сегодня, честное пацанское. И машину твою больше не возьму.
— И с рукой что-нибудь сделай! В аптечке найдешь перекись и пластырь!
Мля, еще же и рука.
Я уже и забыл про нее. Из-за Сталкерши я имя скоро свое забуду...
7. Глава 7. Наперекор
Лина
Мама еще спала в тот момент, когда я ворвалась домой ураганом. Злая и униженная в доску. Я не стала будить ее. Только поправила одеяло и выключила звук на ее телефоне, чтобы та не отвлекалась на звонки. А потом мне приспичило принять ванну, о которой мечтала последний час.
Раздевшись, я опустилась в теплую воду, подложила под голову свернутое полотенце и откинулась на спинку. Наслаждаясь тишиной и ласкающей теплотой, я уловила нечто странное — шаги со стороны улицы, а также треск сухой травы. Очень близко, словно кто-то прошел буквально за стеной. К счастью, на окне ванной комнаты были заблаговременно опущены плотные жалюзи, потому я была спокойна.
Сомкнув отяжелевшие веки, вновь вернулась к расслаблению. И, скорее всего, я даже отключилась на пару минут, поскольку перед моими глазами предстал он. Однако в своем сне я увидела альтернативную версию финала нашей встречи: я не убежала домой. Он не позволил. Север сжал меня в своих объятиях. Настолько крепко и многообещающе, что в тот момент для меня не было ничего важнее его объятий. Не было на свете ничего уютней, чем его объятия. Не было ничего приятней, чем его прикосновения.
«Не делай так больше, девочка моя, — умолял вкрадчиво, осыпая лицо поцелуями. И так реально. Трогая душу. Будоража раскаленную кровь. — Никогда не позволяй мне думать о тебе плохо. В такие моменты я себя ненавижу».
А я ненавижу себя, когда мой глупый разум пытается провести меня!
Сегодня я впервые видела Довлатова таким... таким обезумевшим. Ему словно вкололи лошадиную дозу «озверина». Прежде он никогда не повышал на меня голос. Унижал с неподдельным азартом, но исключительно вполсилы. И ладно, если бы я что-то страшное натворила: проникла бы вновь на его территорию без спроса, испортила бы день, вещи. Жизнь, в конце концов. Но я ведь не совершила ничего неправомерного в отношении него.
Или я чего-то не понимаю?
Да что тут понимать? Я слышала все собственными ушами и видела, как с пеной у рта он общался со мной, точно я его собственность, не имеющая права голоса. Докатился до самой низости — шлюхой меня назвал. Не открытым текстом, конечно, но все к этому и вело:
«Так трудилась, что не смогла привести себя в порядок? Хоть бы причесалась, что ли! А то мать сразу раскусит, что ее дочь трахалась до седьмого пота! Я же просек, и она просечет!»
