– Первая стадия зараженных. Пустыши. Знаешь, почему пустыши?
– Нет.
– Попадая сюда, мы все без исключения заражаемся вирусом. Большинство становится мертвяками, лишь мизер остаётся в добром уме и здравии. Но вирус не лечится, не выводится никак. И чтоб он не развился дальше, нам, иммунным, нужно пить тот самый живчик, что ты из фляжки хлебал. А делается это пойло из споранов, что добываются только из зараженных. Причём не таких дохлячков как этот на картинке, а…
– Что? Эту бодягу из трупаков делают?
– Не трупаков, а споранов из спорового мешка на затылке у твари.
– Дак один хрен!
– Да ладно тебе. Когда ломка без живчика начнётся, ты этого трупака готов будешь в задницу расцеловать, так что не надо нос морщить. На чем я остановился? – Седой нахмурил лоб, соображая, наконец хлопнул по колену. – Так вот, из этих мертвяков развиваются твари покруче, сначала пустыши, затем споровики, ты листай тетрадку, листай, там, правда, дохлые твари сфотаны, они знаешь ли не очень любят стоять спокойно на месте. Так вот споровики – наш основной источник сырья для живчика. Эти ребята мутируют уже посерьезнее, становятся сильнее, зубастее, когти отращивают такие, что металл рвут, броней обрастают, вроде костяная, а хрен пробьешь.
Атеист медленно перелистывал, на фотографиях уроды, один страшнее другого, не дай бог такого повстречать. «Ого, топтун какой-то, ну и видок. Я такого ужаса и в кино не видел.» – Слушай, Атеист! По ходу, тут без ещё одной бутылки точно не разобраться, да?
– А есть?
– Да как тебе сказать, нету, но есть одно местечко, где у меня заныкан ящик, Калач забодал со своим сухим законом, приходится соблюдать конспирацию. В общем, километра два отсюда хуторок есть, домов пять, они там уж скоро завалятся от старости, так я там тайничок устроил. Сгоняем?
– На чем?
– На вертолете, млять! Пешочком, конечно, шуметь в этих местах – хреновая идея. Прогуляемся туда-обратно!
– А не опасно?
– Чего?! – Седой вскочил, опрокинув табурет. – Если опасности боишься, так тебе тут недолго удастся протянуть, сынок!
Атеист поднялся с лежака, Седой качнулся вперед, спросил, обдав облаком едкого перегара, пальцем ткнув собеседника в грудь:
– Ты… русский?
Атеист, качаясь как лист на ветру, кивнул:
– Русский!
– Ну, а хрена ты тогда ломаешься?! Пошли!
Жалобно звякнула дверь, Атеисту показалось, что с размаху нырнул в темный ледяной омут, после душного подвала чересчур прохладно. Темнота абсолютная, словно остался без глаз. Седой же пошагал куда-то уверенно, так, словно на дворе ясный солнечный день. Атеист поплелся следом, ориентируясь больше на звук шагов, беспрерывно спотыкаясь, цепляясь за ветки. Глаза понемногу привыкли, впереди все чётче вырисовывается горбатый силуэт. Шаги, кто-то идёт навстречу, но Седой и не думал сворачивать.
– Кто идёт?
– Кому надо, тот и идёт! Салага, ты что ль на посту?
Из темноты вновь раздался голос, явно старается говорить суровее, но получается так себе:
– Седой, ты чего бродишь? Чего не спится?
Тот обернулся к Атеисту, ткнул кулаком в бок:
– А чего бы нам правда не спиться, гы?!
Атеист разглядел наконец часового – мальчишка в мешковато сидящем камуфляже, в руках мёртвой хваткой держит калаш, как бы не пальнул с перепугу, Атеист шагнул в сторону, уходя с линии огня – мало ли. Тут псих на психе, людей режут пачками, так что лишняя осторожность – не лишняя. Юнец тем временем пытался отправить Седого восвояси, но того переубедить уже невозможно. Из темноты возник ещё один силуэт, рявкнул, как пес:
